С Петром в пути

Очень он занятен, этот Феофан. Когда проигрывает в шахматы — радуется, а когда выигрывает — вроде бы печалуется. Вся жизнь его — авантюрный роман. Он родился в Киеве в 1677 году и окрещён Елисеем. Рано осиротевшего мальчугана взял на воспитание дядя, ректор Киево-Могилянской академии Феофан Прокопович, чьё имя и фамилию он и унаследовал. Учился в академии, показал блестящие способности, по кончине дяди вынужден был пуститься в странствие. В Польше он поменял веру, стал униатом и получил новое имя — Самуил. Из Польши он прошёл пешком через всю Европу и стал студентом Коллегии святого Афанасия в Риме. Но и там ему не сиделось, и Елисей-Самуил отправляется пешком на Восток, по пути останавливаясь в университетах Лейпцига, Галле, Йены для слушания занимательных лекций. Ненадолго остановившись в Почаеве, он снова перебирается в Киев и вскоре становится профессором поэтики, риторики, философии, теологии в той академии, которую некогда покинул. Тогда же он провозгласил: «Пусть Просвещение волнует век!» А вскоре принял постриг и православие и стал в монашестве Феофаном Прокоповичем. Царь Пётр его заметил и приблизил: их взгляды сходились. И Феофан стал его ревностным сторонником. Ярче всего, пожалуй, это выразилось в его сочинении «Правда воли монаршей».

В нём он утверждал, например: «Может монарх государь законно повелевати народу не только всё, что к знатной пользе отечества своего потребно, но и всё, что ему не понравится, только бы народу не вредно и воли Божией не противно было».

Спросил. Феофан предрёк с уверенностью: одолеешь, государь, нечестивого Карлуса, у него одно на уме — война. А воитель — Бога хулитель. Стало быть, Бог — тебе помог.

   — А ныне, Феофане, что нас ожидает?

   — А ныне, государь милостивый, ничего не вижу — темень кромешная. А далее аспиды кишат, не смею поминать. Полчища несметные идут против христиан. Господари ими давно подмяты, не союзники они тебе...

Одно скажу: обопрись на свою силу, токмо на свою. Остальная ненадёжна.

   — Эк утешил! — воскликнул Пётр, вертя в пальцах коротенькую трубочку. — Неужто кроме Бога иной опоры нету? На свою фортуну питаю надежду.

   — Разве что фортуна, верно, тебе благоприятствует. Да и Бог.

   — А что Бог? Сказано ведь: всё Бог да Бог, а сам не будь плох. Коли сам не с той фигуры походишь, никакой Бог тебе не поможет, проиграешь партию, — и закончил со вздохом: — Это ты верно сказал: уповать надобно только на себя. Ни в Бога, ни в чёрта не верю.

Вмешался канцлер Гаврила Головкин — «головка». Сказал с укоризною:

   — Грех на тебе, государь. Не гневи Господа нашего. Он наша опора, с его именем идём в поход.

   — Имя его нам не помеха, однако ж и не помощь, — хмыкнул Пётр. — Мы же его во все дни призываем, а он чего-то худо откликается. С истовостию стану молить его даровать нам викторию над врагом Христова имени.

Феофан вступился:

   — Магометово учение не отрицает Христа. У них в божественной книге вроде нашей Библии, она Коран называется, так вот, меж почитаемых Иса — Иисус, Муса — Моисей, Ибрахим — Авраам, Мариям — Мария Богородица... многих ветхозаветных пророков и святых перетаскал Магомет из Библии в свой Коран, и они все почитаемы.

   — Выходит, не супротив врага Христова имени идём, — оживился Пётр, — а против врага Святого креста.

   — Это можно, — кивнул Феофан, — хотя кто его знает, может, крест с полумесяцем спознался.

Все засмеялись. А Шафиров, большой любитель точности, заметил:

   — Оба мужеского рода, стало быть, не совокупились.

   — Ха-ха-ха! — раскатился Пётр. — Верно, чёртушка!

Тем временем кунктатор Шереметев помаленьку приближался к Дунаю. В очередной его депеше значилось: «С определённым деташаментом прибыл к р. Пруту ниже Ясс 2 мили к урочищу Цуцур. И сего месяца 6 числа с господарем волошским (Кантемиром) виделся, и пространную имел конференцию, и из слов его великия верности к высоким вашего величества интересам выразумел. Войско своё обещал собрать 10 тысяч, токмо желает им по обещанию денег на войско. О неприятельских подвигах объявил, что около 40 тысяч войска турецкого при Дунае обретаетца, и уповает знатной части быть уже на сей стороне Дунаю для сохранения мосту; и чрез 10 дней оные в силе могут быте в 50 тысяч, таком татарской орды Буджацкой немало соберётца. И того ради предлагал, дабы с войски, при мне обретающимися, без знатного числа пехоты к Дунаю не ходить. И в оном я с генералы имел совет...»

Прочитав последние строки, Пётр помрачнел:

   — Стало быть, мост турок навёл, опять не поспели бы... И там сбирается сила против наших. Надобно поспешать.

   — Тут, государь, ещё и приложение на особом листе от господ генералов, — объявил Головкин, — в коем говорится, что по всем ведомостям турок по обе стороны Дуная 60 тысяч да татар с 20 тысяч, то ради такого азарту без повеления твоего царского величества выступать не могут, имея к тому же при себе в наличии всего 14 843 человека.