С Петром в пути

Глава девятнадцатая С ЦАРЁМ В ПУТИ ОСЬМНАДЦАТЬ ЯЗЫКОВ

Что плавильня для серебра, горнило для золота,

то для человека уста, которые хвалят его.

Кто громко хвалит друга своего с раннего утра,

того сочтут за злословящего... Благоразумный видит

беду и укрывается, а неопытные идут вперёд и наказываются.

Книга притчей Соломоновых

Господа думают и рассуждают о делах, но слуги те

дела портят, когда их господа следуют внушениям слуг.

Пётр Великий

Биржай — захолустное захолустье. У него-то истории было, что переходило из рук в руки — от поляков к шведам и от шведов к полякам. У них оно застряло.

Отчего-то вздумалось Августу устроить свидание с Петром именно в Биржае. Так ведь всякий раз норовил заманить его в своё какое-нибудь место брат Август — брата Петра, и брат Пётр не раздумывая соглашался. В отличие от Августа он был лёгок на подъем и покладист.

Однажды Фёдор Головин деликатно остерёг его:

   — Государь, чтой-то курфюрст, брат ваш, не охоч на нашу сторону ездить, всё к себе заманивает. Где его искать, этот Биржай? Я о нём и не слыхивал.

Пётр ухмыльнулся.

   — С ним свита больно велика. Одних бабёнок цельный гарем с собою возит. А услужники, а охрана солдатская? Более двух, а то и трёх сотен. Разве ж ты не помнишь? А со мною, сам ведаешь, десятка два людей. Обещал провожатых послать.

   — Как без провожатых? Иначе не отыщем. Места-то всё чужие.

   — Сказано ведь: язык до Киева доведёт, аль забыл? — Пётр был настроен добродушно. — У нас свои знатоки есть. Эвон, Шафирка-то твой, он с поляком по-польски, со шведом по-шведски, со своим единокровным жидком по-жидовски. А там, сказывают, всё более поляки да жиды.

   — В той-то стороне? Да, государь. С ними и по-нашему можно разобраться. А языков промеж твоих слуг — осьмнадцать, я насчитал. Каких только нет: Яков Брюс из шотландцев, как и Патрик-Пётр Гордон, Бекович-Черкасский, он же в святом крещении Александр, а допрежь сего звался Девлет-Кизден-Мурза, из кабардинцев, Андрей Андреевич Виниус — из голландцев, как и Виллем Иванович Геннин, Родион Христофорович Боур, недавний наш воин, из шведов, братья Веселовские Авраам, Исаак и Фёдор с нашим Шафиркою бывшие единоверцы, Флорио Беневени — из итальянцев, Франц Яковлевич Лефорт, царствие ему небесное, был из швейцарцев, Антоша Девьер, он же де-Виейра — из португальцев, Абраша Ганнибал вовсе из эфиопов... Немцы, англичане, греки, молдавцы — кого только нет!

   — А я с малолетства так мыслю: по мне будь хоть крещён, хоть обрезан — был бы добрый человек и знал дело. Господь ведь на земле всех уравнял, токмо одних образовал, а других оставил в невежестве. Одних прикрыл, а другие наги ходят. Одним дал разум светлый, другие во тьме бродят. Я вот замыслил указ издать о привлечении к нам сведущих людей разных языков и о свободе вероисповеданий. Ты над сим поразмысли и мне свой проект дашь.

   — Беспременно, государь. Я уж давно об этом мыс лил, да всё как-то за суетой упускал. Пора нам огласите меж иных государств наш призыв. Сие послужит к умножению наших богатств.

   — Вот-вот! — обрадовался Пётр. — Умелые да знающие люди весьма приращению богатств государства способствуют. Их всяко привлекать надобно, от них науки и уменья множатся, новые заводятся. Забота о прибытке есть первая забота. А без искусников прибытка не видать.

   — Пора бы, однако, шведа прощупать, государь, как он нас, — озабоченно сказал Головин. — Его намерения с Данией явлены, а с нами вроде бы к миру клонятся. Однако же в доношениях оттоль не без тревоги. Король Карл нас бранит и ни во что не ставит промеж своих. А гласно ведёт успокоительные речи.

   — Они нам посольство великое, а мы-то что же?

   — Повели снарядить. Пока ездим, пусть разговор ведут.

   — Послать надобно кого покруче. Я так думаю — князя Якова Фёдорыча Долгорукова. Этот промашки не даст, швед об него споткнётся.

   — Вестимо. А к нему в придачу столь же крутых: окольничего Фёдора Иваныча Шаховского да думного советника Любима Долиничева.

   — Добро. Пиши указ, и пущай тотчас снаряжаются. Я князя призову да определю ему линию, коей держаться. Шведу надобно основательно зубы заговорить. А ты призови Книперкрона и изъяви таковое наше желание. Он с Яковом в приязни, слышно, состоит, вот пусть возрадуется.

Томас Книперкрон был шведским резидентом в Москве. Воссел он давненько, а воссевши врос, завёл дружбы с боярами и служилыми людьми. Он нем говорили, что он-де человек простоватый и всему верит, что ему говорят. Услышав о том, что великое посольство возглавит Яков Фёдорович Долгоруков, он и в самом деле обрадовался.