Пригляделся Пётр к игумену Никольского пустынного монастыря Стефану Яворскому. Он кончил курс в Киево-Могилянской академии, после учился за границей. Царь обратил на него внимание во время панихиды по усопшему боярину Алексею Шеину — первому российскому генералиссимусу: монах произнёс складную речь, столь отличавшуюся от косноязычия архиепископа Мефодия, игумен Стефан сблизился с Нарышкиными и доброжелательно относился ко всему иноземному, говоря, что в старые жилы полезно влить свежую кровь.
Но более всего возбудила Петра скромность Яворского, его чуждость какому-либо искательству. Покойный патриарх намерен был отпустить Яворского под власть киевского митрополита Варлаама Ясинского. Но царь воспротивился: как раз в это время освободилось место архиерея Рязанского и Муромского, и Пётр указал поставить на него Стефана. Однако нашла коса на камень — Яворский не шёл. Упрямился долго. Странное дело: его вовсе не прельщал высокий духовный сан. И когда Пётр стал допытываться, отчего это, Яворский ответил ему на письме:
«Вины, для которых я ушёл от посвящения: 1) писал ко мне преосвященный митрополит киевский, чтоб я возвращался в Киев и его во время старости не оставлял при его немощах и недугах; 2) епархия Рязанская, на которую меня хотели посвятить, имеет ещё в живых своего архиерея, а правила ея, отец не повелевают живу душу архиерею, иному касатися епархии — духовное прелюбодеяние! 3) изощрённый завистью язык многие досады и поклёпы на меня говорил: иные рекли, будто я купил себе архиерейство за 3000 червонных золотых; иные именовали меня еретиком, ляшонком, обливаником; 4) не дано мне сроку, чтоб я смог приготовиться на такую высокую архиерейскую степень очищением совести своей чтением книг богодухновенных».
Всё это было столь непривычно, столь неожиданно, что Пётр проникся к учёному монаху доверием и теплотою. «Видно, он исповедует нестяжательство, подобно истинному христианину», — думалось ему. И Пётр настоял, сломив сопротивление Стефана: он был рукоположен в архиереи Рязанской и Муромской епархии. А вскоре посвящён в сан митрополита.
Пётр видел в Яворском сподвижника, а не противника, потому ему пришла в голову мысль дать ему на время блюсти патриаршее место, дабы не оказаться без духовного владыки. Стефану был присвоен затейливый титул: экзарха святейшего патриаршего престола, блюстителя и администратора. Отныне царь мог считать себя свободным в духовных делах.
Преобразования коснулись всех сторон церковной жизни. Новоучрежденный Монастырский приказ во главе с боярином Мусиным-Пушкиным занялся переписью монастырей и их вотчин. Указано было взять от монастырей откупа да и все земли, а монахам быть на прокорме от казны и жить своими трудами. Великий государь указал: всем, начальным и подначальным, давать поровну, по десять рублей денег и десять четвертей хлеба на год, а доходы с вотчин и всех угодий монастырских и архиерейских отправлять в Монастырский приказ, то бишь в казну. Челяди в монастырях не держать и вообще жить монахам в строгости.
Стефан Яворский был муж зрелый и разумный. Ко времени его назначения ему исполнилось 44 года — он родился в местечке Яворове на Волыни в 1658 году. Проповедническую практику приобрёл в Киевской академии, оттого именовали его за вдохновенные проповеди златоустом.
Пётр призывал его к себе для совета по делам духовным. Яворский был скромен:
— Я в дела государственные не мешаюсь, ибо невместно духовному лицу выговаривать царю. Как говорят в народе: всяк сверчок знай свой шесток.
— Не круто ли с монастырями обошлись? — допытывался Пётр.
— Нет, государь, монашество в первые века христианства удалялось от мира и издревле жило своими трудами, питая притом нуждающихся, призревая убогих. Сказано ведь: по трудам и хлеб. Иные монастыри жируют, крепостные на них спину гнут. Статочное ли дело жить чужими трудами?!
Пётр хохотнул.
— Я вот царь, а тружусь в поте лица. Жалованье получаю по должности. Ни сапог, ни чулок новых не завожу, пока не сношу, живу в бережливости, как должно истинному христианину. У меня на руках мозоли не сходят.
— Добро, государь. Всем бы взять житие ваше за образец, все вельможи должны на вас оборотиться. А то иные норовят в праздности жить.
— Э, нет. Я всех запрягу. Тунеядцев не терплю. Всяк должен добывать хлеб свой в трудах. Мне говорят: иные от рождения право на праздность приобрели, за заслуги предков своих. А я отвечаю: чужими заслугами сыт не будешь. Ими не заслоняйся. Князья да бояре тоже должны трудиться.
— Истинно так, государь. Вот ежели бы внимали праведному слову, установилась бы в мире благость. Взыскуем истины, мечемся иной раз от веры к вере, подобно мне, грешному...
Пётр удивился:
— Позволь, отче, в коих верах ты побывал?
— Как же, государь милостивый. Науки питали меня в университетах и академиях Львова, Кракова и других старопольских заслуженных городах. И там стал предо мною соблазн в виде униатства. Украина располовинена: уния потеснила православную веру...