С Петром в пути

В Воронеже трудился, в Москве веселился. Во дворце Лефорта был устроен пир пиров. Хозяин, недуживший последнее время, был бледен, натужная улыбка не сходила с его лица. Похоже, ему было не до веселья. Но как откажешь брудеру Питеру? Дважды он на продолжительное время удалялся в свои покои в сопровождении мажордома и дворецкого и оба раза, опираясь на их плечи. Там его подхватывал личный врач француз Дюшамель и начинал потчевать какими-то пилюлями, которые он называл живительными.

   — Износился я, — бормотал Лефорт, — много было едено, много было выпито, много было люблено, пора и честь знать.

И утешителей было много. Заглядывала и Аннушка Моне, блиставшая на пиру. Лефорт был её первым амантом, и то, что он без сожаления уступил её царю, почиталось актом братской дружбы. Впрочем, Аннушка не отказывала и ему в любовных ласках. Особенно в дни отсутствия Петра.

А сейчас она с участием отнеслась к его недомоганию и пыталась всячески ободрить его:

   — Соберись с силами, Францхен, твоё отсутствие угнетает его царское величество. Тебе уже нельзя пить так много: напрасно ты пытаешься угнаться за ним. К тому же он сего дня, видно, не в настроении и ни разу не заговорил со мною. Всё время возле него этот Карлович. И вместе того, чтобы отдать поцелуй мне, он целует этого противного генерала и дарит ему свой драгоценный портрет. Словно он женщина, столь же прекрасная, как я, либо какой-либо монарх.

Лефорт вяло улыбался:

   — Его царское величество был с тобой достаточно щедр, Аннхен. И ты не можешь таить на него обиду. Благодаря ему ты стала богатой невестой и можешь сделать выгодную партию. Скажи мне спасибо: это я представил тебя ему.

   — Моя благодарность всегда с тобой, — произнесла Анна с видимой досадой и присела в книксене. — А теперь меня заботит твоё состояние. Ведь все, кто выказывает тебе свою преданность, всего-навсего слуги, а я — твой искренний друг. И преданный тебе душою и телом. — Сказав это, она невольно прыснула.

   — Боюсь, что отныне я смогу удовольствоваться только душой, а до тела никак не дойду, — в свою очередь ухмыльнулся Лефорт, слывший изрядным острословом и даже в болезни не упускавший случая пошутить.

Лефорт вышел к пирующим, когда все уже были изрядно под хмельком, а кое-кого уволокли слуги в невменяемом состоянии. Однако Пётр держался молодцом и стоя провозглашал тост за тостом. Увидя Франца, он поднял кубок со словами:

   — Здравие моего друга и брата, генерал-адмирала Франца Лефорта! Он сопровождал и будет сопровождать меня на всех дорогах жизни. Прозит!

С этими словами он вышел, чтобы запалить любимый фейерверк. Когда гром, треск и вспышки перестали озарять залу, царь вернулся. Но лишь для того, чтоб объявить:

— Поклон всей честной компании, а я с сим отбываю в Воронеж.

В самом деле, у парадного входа во дворец уже теснились кареты, возки, сани с поклажей. Пётр расцеловал хозяина, с трудом державшегося на ногах, однако почти трезвого, возвёл руку в знак приветствия и уселся в карету.

В морозном небе высыпали звёзды. Лошади пофыркивали, вздымая копытами комья мёрзлого снега. Над их головами и головами людей клубился пар. Ночь излучала жемчужное сияние. Оно исходило от снежных пространств, от звёздного пространства, уходившего за край земли.

«Плох Францхен, — мимолётно подумалось Петру, и смутное предчувствие кольнуло душу, — и был прав, что не взял его с собой».

И с этой мыслью он уснул под мерный перезвон колокольцев, в котором было что-то печальное и усыпительное.

А через немногое время ему пришлось вернуться: незабвенный друг Франц Лефорт скончался.

Заботы не оставляли Петра. Накануне своего возвращения в Москву царь предписал Ромодановскому:

«Прикажи послать нарочного в Нижний, и чтоб он взял там якорных мастеров лутчих и подмастерий человек с 30 и проводил сюды немедленно, а оне нам зело нужны. Также изволь во все кумпанства сказать, чтоб везли припасы корабельные, а буде кто к шестой недели не поставит здесь, вели деревни отписывать». То бишь отписывать боярские и монастырские деревни в казну.

Скорбная процессия была архипышной. Во главе шагала первая рота Преображенского полка с царём в чёрном кафтане и с непокрытой головой. За нею — полки Преображенский, Семёновский и Лефортов. Чёрный рыцарь с обнажённым мечом возглавлял шествие бояр и генералов. Гроб несли полковники. Царь плакал, не осушая слёз. Грохот прощального салюта завершил церемонию.

Мартовское солнце медленно растапливало снега. На другой день Пётр уже нёсся в Воронеж.

Глава шестнадцатая КРЕПОСТЬ ПОД ПАРУСАМИ