С полемическим задором (СИ)

А.Л.Эбаноидзе, Дружба народов. На нем я подтвердил одно свое наблюдение. Не подрывайте авторитет редакторов своими произведениями. Интуиция дана нам свыше. Я ведь чуял, что прозаик Л.И.Бородин не опубликует мою повесть – так и вышло. Знал, что прозаик Н.И.Дорошенко не даст ни рассказа на страницах свой газеты – так и случилось. Знал, что поэт и прозаик Ю.М.Поляков ни стихов моих, ни рассказов никогда не опубликует в «ЛГ» - так и получилось. А что, прозаик А.Л. Эбаноидзе лучше отреагировал на мои рассказы? Так же. В этой баньке с пауками пауки висят по углам и на голого литератора нападают из-за шайки горячей воды, препятствуя помывке. И так – везде, во всех сферах: стоишь что-нибудь, в каком-нибудь деле – нахлебаешься дерьма. А.Л. Эбаноидзе получил по почте 20 моих рассказов, и в телефонных разговорах говорил благосклонные слова, и в редакции я оставлял для него через секретарш еще несколько рассказов. А ведь мог бы сообразить, что раз из 20-ти, пускай и ранних, не отобран ни один (рассказы потом вообще затерялись в редакции), то искать дальнейшего успеха глупо. Но я человек тупой: дал главному редактору «самых свежих», как он просил: «Нелепый ребенок», «Проволочки» и «Дезинтеграция». Редактор испугался общественных обобщений, а когда я увидел вердикт (красным карандашом на экземпляре рассказа «Нелепый ребенок»), я взял рассказы и отказался от дальнейшего сотрудничества (через год). То есть, за год решительно ничего не продвинулось с рассказами Ивина, а в это время Эбаноидзе публиковал непроходимую чепуху Е. Скульской (то есть, просто непроходимую: нельзя прочесть по смыслу: его нет). И я понял, что «Вверх и вниз по течению» моя рукопись здесь не поплывет; а если поплывет, то к берегу не пристанет. И что странно: во всех толстых журналах без исключения говорят о строгом высокохудожественном отборе. Они гранят и шлифуют перлы, а к ним пристает этот Ивин со своими изъянами и мелким мутным бисером. Здесь нет никакого здравого смысла, в нашей литературе давно нет никаких Твардовских, и страх последствий – единственный отборочный критерий. Редакторы все также и писатели, все встроены в систему коллективной безответственности (хотя редколлегии созывают редко и действуют единолично), и запутаться в этом лабиринте даже бывалому человеку – очень легко. Такая штука, как правдивость, не предусмотрена в наших толстых журналах. И редакторы, как правило, не в силах преодолеть предубеждений и опубликовать спорный или полемический текст.

Е.Бабичева, Семейный совет. Их газета располагалась в каком-то из корпусов МГУ на Воробьевых горах. Даже и короткого моего рассказика на 2-3 страницы они не потянули. Там публиковалась какая-то прикладная педагогика с рисунками, картинками и рекламой.

Е.А.Сапрыкина, + Слово. В отличие от Казьминой, у Сапрыкиной нервная система совсем лабильная. Я довел ее до слез (тоже единственный случай в моей практике). Она решила, что я побежал жаловаться Ларионову, а я просто хотел дать хоть какой-нибудь толк в этих бессмысленных отговорках, проволочках и посулах. Вместо того чтобы ставить в номер, они мне говорят пустые комплименты или порываются научить писать. Ученого учить – только портить. Похоже, Сапрыкина дорожила службой, но я все-таки дошел до Ларионова, ну, а уж он толково изложил, почему не может меня опубликовать в своем журнале.

Е.Ю.Сидоров, Министерство культуры. Симпатичный, умнейший человек, Евгений Юрьевич, и статьи его (в «Знамени») прелесть как умны и толковы, и позицию занимает очень взвешенную, но пособить мне не захотел: отговорился, когда сидел в просторном своем кабинете в Китайгородском проезде, 7.

Ю.А.Орлицкий, + РГГУ. Критик и литературовед обосновывал позицию невмешательства и разрушал мои иллюзии и отговаривал от поползновений. Он-то сидел изнутри сыра, поэтому которые проникали к сыру снаружи, были ему не понятны. Он тогда издавал некий реферативный журнал, для наглядности давал мне его смотреть, и я понимал, что втиснуться сюда со своими широкоформатными статьями не сумею: места мало. Употребить же свои связи, чтобы мне помочь, он не захотел. Его поповские косички и хитрые ходы, которые он предлагал для достижения элементарных литературных целей, меня расхолаживали: неужели нельзя проще?

В.И. Захаренков, Свет. Журнал «Природа и мы» располагался в таком запущенном дровяном сарае, что было даже неприятно туда входить. Но содержание его было разнообразным, приличным, завлекательным, а литературные страницы (из-за усилий хорошего поэта Шутова) – вполне удачными. И я продолжал туда ходить, носил свои стихи, примазывался.