С полуслова. Сборник рассказов

Холод чужих сердец

… Когда мои братья жалобно плакали на всевозможные голоса, а мать выла от боли и просила пощады, закрывая собой детей, я понял, что их уже не спасти, но сделать ничего не успел потеряв сознание.

Придя в себя, я поскорее пополз в сторону сквозняка, откуда веяло скошенной травой. Чем дальше я полз, тем отчётливее понимал отсутствие стонов и плача за моей спиной, тем больнее мне было покидать родных.

Едва очутившись на улице я пустился со всех ног в ближайшие кусты и приник к земле, ожидая, что за мной вдогонку тут же кто-то выскочит. Но никто за мной не гнался. И я потихоньку побрёл в сторону оживлённого шоссе, в надежде найти хоть какую-то помощь.

Несколько дней я никак не мог добраться до дороги. Очень хотелось пить, но ни ручья, ни родника по пути не нашлось. Зато я погрыз несколько вкусных ягод, и даже сумел поймать мышь. Мышь была особенно вкусной на голодный желудок. Я съел её прямо так, сырую. Надломил хребет, так что шкурка тоже порвалась, и вонзился в кровавую тёплую плоть.

Спустя пару дней я добрался до шоссе. И вышел на него так неожиданно, что чуть не угодил под колёса первого же автомобиля. Из машины вышел крепкий молодой парень, посмотрел на меня и усмехнулся. Вид у меня должно быть и правда был прескверный, как у лешего: рипей, листва, следы крови и грязи. Потом парень вернулся в машину, взял какой-то бумажный пакет и вновь вышел ко мне, предлагая поесть.

Из пакета пахло чем-то ароматным и аппетитным. Мне было немного стыдно попрошайничать, но я решил что сейчас выбора у меня нет и подошёл ближе. Но вместо пакета с едой я получил удар в челюсть. А оказавшись на асфальте — ещё один удар ботинком в нос. После этого я потерял сознание. Очнувшись в канаве на обочине я понял, что уже стемнело, стоит глубокая ночь, и что у меня болит всё: все конечности, позвоночник, и особенно болит распухший нос и нижняя челюсть. Видимо двумя ударами дело не ограничилось. Я попробовал пошевелить челюстью и носом. Но малейшее движение причиняло огромную боль.

Двигаться я не мог, поэтому когда пошел дождь, я лишь слегка приоткрыл рот, чтобы вода по капельке текла мне в горло. Глотать тоже было больно. Но жажда мучала сильнее.

Сколько я так пролежал — не знаю, потому что постоянно то приходил в себя, то снова терял сознание. Однажды я очнулся от того, что мне что-то или кто-то щекотали нос. Едва открыв глаза и скосив их к центру, увидел, что это был муравей. Маленький, черненький, беззащитный. Он шевелил усиками, передвигал лапками, и я его чувствовал. А значит отёк с носа уже спал. Я попробовал пошевелиться. С болью, но у меня это получилось. Я даже смог сесть.

Сидя, я видел шоссе и проезжающие мимо машины. Через несколько минут возле меня вновь затормозила машина. Из неё вышли двое: мужчина и женщина.

— Что с тобой случилось? Как тебя зовут? Как ты здесь оказался? Где твои родители? — они приближались, а я только смотрел на них исподлобья, вновь ожидая удара под дых.

— Ты можешь идти? Какой же ты худой! Ты наверное голоден?

— Уходите! — крикнул я в ответ. — Не трогайте меня! Оставьте меня в покое!

— Ну что ты, мы же хотим помочь!

— Уходите! Вы злые, злые, злые!

— Что сделать, чтобы ты нам поверил?

— Уходите!

— Я не могу уйти, оставив тебя одного раненого на обочине. Тебе нужНа помощь. Я могу тебе помочь, — женщина протянула руку, она очень сильно пахла лекарствами. Она медик? Может и правда ей можно довериться? Уже без крика я жалобно сказал, едва сдерживая слёзы:

— Только не бейте меня больше, пожалуйста, только не бейте.

Она погладила меня по голове приговаривая:

— Теперь тебя никто не обидит.

Сначала я попал в руки докторов, что они со мной делали, я почти не помню, так как очень много спал из-за лекарств. Но просыпаясь я каждый раз видел Эту женщину, иногда вместе с мужем. И понимал, что с каждым пробуждением чувствую себя лучше. Я очень хотел после выздоровления поехать к Этой женщине домой. Но мне не разрешили. Согласно каким-то правилам, меня сначала надо определить в приют. И только потом она сможет забрать меня.

В приюте было не так уж плохо. Там было много таких как я, с судьбой гораздо страшнее и грустнее моей. Но никто об этом не узнал, так как я решил никому не рассказывать кто я, откуда взялся и что со мной приключилось. Так что дни ожидания были скучны, и тянулись неимоверно долго, но всё же я был сыт, в тепле, под присмотром и в безопасности.

Настал тот самый день. Эта женщина вновь усадила меня в свою машину, и на этот раз мы ехали не к медикам, а к ней домой. Хотя дом её очень походил на больницу: там всюду стояли лекарства всех видов, цветов и размеров. Эта женщина часто их принимала, часто сама плакала от боли. В такие минуты я приходил к ней и молча ждал, пока она меня заметит. Она поднимала заплаканный взгляд, приглашала меня жестом сесть рядом. Так мы и сидели с ней часами в тишине и одиночестве. И это было хорошо.