С Повязкой на Глазах

Я и моя… спутница знаем кто вы и знаем, что вас сюда подослала моя уважаемая супруга. Откуда? Не спрашивайте. Я понимаю, что у вас безусловно есть некие принципы, как профессиональные, так и моральные, однако я прошу вас попытаться встать в моё положение и понять меня. Вы – мужчина, а поэтому я надеюсь на ваше понимание и солидарность ко мне именно как к мужчине, равному вам. В конверте лежит солидная сумма – она ваша, если вы не расскажете о нас с Ш. моей супруге, развеете её подозрения, или хотя бы без объяснения причины прекратите с ней своё сотрудничество. Надеюсь, что денег будет достаточно. Если нет – я способен дать вам ещё, но прошу, прошу – не говорите моей жене о Ш.! Со мной она сделать ничего не сможет, но вот с ней… поверьте, если она узнает, то просто уничтожит это бедное дитя…

Надеясь на ваше понимание,

Н.

Письмо было написано мелким, ветвистым почерком. Варианты написания буквы “т” постоянно варьировались, в одном и том же слове она могла быть написана двумя, а то и тремя разными способами. Буква “ш”, что скрывала имя спутницы, была украшена не очень аккуратными, намеренно пририсованными завитушками и вензельками. Несколько слов в письме были замазаны, несколько других – подчёркнуты. Грин провёл пальцем по стопке купюр внутри конверта – даже на вид было ясно, что сумма там и вправду немалая. Он взглянул на Н. и его любовницу, теперь известную ему как “Ш.”. Они, будто задержав дыхание, с вопросом и надеждой в глазах трепетно наблюдали за каждым движением Грина, за каждым поднятием брови или движением глаз.

Перед ним теперь стояла непростая задача, с которой, пусть и трудно в это поверить, он столкнулся впервые за свою долгую, насыщенную карьеру. Денег, лежавших перед ним, хватило бы ему вероятно на хороший отпуск где-нибудь в Швейцарских Альпах, на которым он смог бы ни в чём себе не отказывать. И надо сказать Грин был не против хорошо отдохнуть! Тем не менее, как и говорилось в записке, принципы и вправду играли немаловажную роль в его жизни. Более того, Грин всегда старался следовать своеобразному “кодексу чести” его профессии…

Он опять бросил тяжёлый взгляд на парочку и, аккуратно взяв в руки увесистый конверт и прикрыв его краем пальто, встал из-за стола и направился в уборную.

Зайдя туда и наконец-то оказавшись наедине с самим собой и своей совестью, Грин брезгливо присел на белый, фарфоровый край. Он вынул деньги и быстрыми, нервными движениями пальцев (дважды при этом сбившись и начав всё заново) пересчитал купюры. Дойдя до конца стопки, он даже слегка свистнул от удивления. “М-да уж, вот так денёк, вот так заказ…” – пронеслось в голове Грина. Он, теребя усы и покачиваясь на месте, посидел и поразмышлял над сложившейся ситуацией ещё несколько минут, а потом дрожащими пальцами отсчитал ровно половину суммы, добавил к ней ещё одну купюру и, обвязав резинкой, вернул эти деньги в конверт. Оставшуюся часть он быстро свернул в толстую трубку и с нервозной резкостью затолкал её подальше в карман пальто.

Возвратившись к столу, Грин демонстративно показал Н. и Ш. наличие конверта в его руках и вырвал из своей изумрудной записной книжечки листок. Взяв в пальцы тонкую, маленькую ручку, отделанную узором из синей и белой эмали (подаренную ему, к слову, одной из клиенток, чей брак он, увы, разрушил), он с усердием начал царапать ответную записку.

Вытерев с носа и лба проступившую испарину и дважды сложив листочек пополам, Грин вложил его в конверт и, стараясь показаться максимально уверенным и солидным, твёрдыми шагами направился к столику, за которым со страхом и ожиданием сидели Н. и Ш., всё так же пристально наблюдавшие за каждым движением Грина. Стараясь как можно более заметно показать своё достоинство, Грин с неким высокомерием кинул на половину похудевший конверт на стол и, прислонив пальцы к шляпе и приподняв её, быстро и будто бы даже нетерпеливо удалился из здания.