С праздником, восьмая Марта!

— Вы упали с кресла две минуты назад, профессор, — продолжает номер Первый неуклюже оправдываться. — А минуту назад Земля появилась, как будто занавес отдернули. Лучше сами подойдите, посмотрите, что на Африке написано.

— Да что там может быть написано? Так и написано: «Африка», — говорю раздраженно, но встаю и подхожу к экрану обозрения.

А там через всю желтую Африку красивыми печатными буквами выложено:

«С возвращением на Землю в 2238 год, наша долгожданная экспедиция!»

И, главное, по-русски написано.

— Что скажете, профессор? — спрашивает номер Первый дрожащим голосом.

Я же твердо и политически-грамотно отвечаю:

— А что говорить? И так ясно: иностранец писал — наши фразу бы не так построили. И одну цифру перепутали, опять же. Да и не стали бы наши из Африки плакат устраивать, хотя бы по причине временных экономических трудностей. Налицо какая-то подло спланированная провокация.

А командир за голову хватается, не верит.

— Ничего они не перепутали! Вы обратите внимание, профессор Супер: на Антарктиде льдов нет, потому, наверное, Африка и Австралия стали желтыми. Да и остальные континенты словно желтой пылью посыпаны. За эти две минуты двести лет прошло. Я так думаю, провалились мы в Черную Дыру и летели не в Пространстве, а во Времени.

Ну, а я своей версии придерживаюсь:

— Мы с номером Восьмым в Черную Дыру уже проваливались, но успели к "Спейсобусу" вовремя. А что желтым везде посыпано — не иначе, пекинские происки. Вот я и говорю: провокация!

Вдруг прямо в Центральном посту голос раздается и по-русски чешет без акцента малейшего:

— Внимание, космонавты долгожданной экспедиции. Просим вас занять свои места. Начинаем автоматическую посадку "Спейсобуса" в Калифорнийский областной музей-космопорт Американской Союзной Республики.

Тут уж мне к сказанному добавить нечего, и номер Первый хмуро отворачивается.

И снова рассаживаемся, как в день вылета: мы — с одной стороны, американцы — с другой, только нет у нас больше обучающих компьютеров, способных превратить конфронтацию в jбщение. И пока номер Восьмой решительно стирает с лица косметику, номер Пятый усердно в лапшу стрижет технические описания, а номер Первый торопливо готовит корабль к самоликвидации, мы праздно наблюдаем за приземлением "Спейсобуса".

Посадили "Спейсобус" в глубокую воронку, цветными плитами выложенную. Натуральный стадион: мячи летают, объективами утыканные, народу вокруг — не протолкнуться, только не свистят и бутылками по "Спейсобусу" не кидаются. И морды какие-то совсем не оккупантские, а наоборот, подозрительно дружелюбные. Улыбаются, цветы под ноги бросают, норовят руки пожать или просто дотронуться.

Номер Первый ближайшего за локоть хватает.

— Простите, сэр, как вас зовут?

— Смит Сяо Пин Александрович, — отвечает тот с почтительной улыбкой.

— Так вы не американец? — огорчается номер Первый.

— В настоящий момент — американец, конечно, — удивляется Александрович. — Ведь мы же находимся в Американской республике. А, вообще, последнее время на Туамоту живу, в Островной Тихоокеанской республике. Я сюда только сегодня прилетел, потому что торжественные встречи, как и горькие проводы, мое главное увлечение.

Номер Первый плохо врубается — видно, мало занимался с обучающим компьютером. А мне и самому интересно, и помочь командиру хочется, поэтому говорю непонятно чьему Александровичу:

— Ты не виляй, давай, вчерашний туамотовец, а объясни герою долгожданному: почему все по-русски спикают, и, главное, воевала ли Россия с Америкой?

Задумался Александрович, наморщился.

— Почему Мировой Союз на этом языке разговаривает, я точно сказать не берусь — языковедение не входит в мои увлечения. А ваш вопрос насчет войны я, наверное, не совсем правильно понял. Кому же придет в голову между собой воевать, а, особенно, с Россией-матушкой?

Тут я вздыхаю облегченно и наезжаю на номера Первого со всей язвительностью:

— Ну, что, слыхал, фашист номер Первый, убежденный натовец? Все бы вам, американской военщине, из-за пустяков локальные конфликты между мной и номером Восьмым устраивать!

— Простите, профессор, — шепчет понуро номер Первый. — Признаюсь, что сделал поспешные и ошибочные выводы. Очень уж все неожиданно.

— Я, — говорю, — на Марс улетал еще неожиданнее, но товарищам по долгожданной экспедиции нервы не портил из-за того, что здесь тогда по-американски разговаривали.

Постепенно дошли мы до выхода и уткнулись в полуразрушенную бетонную колонну. У самого подножия — маленький "ВазоМиг" из блестящего металла и потемневшая плита с английской надписью.

Номер Первый вытягивается, честь отдает и надпись вслух читает:

— Неизвестному российскому летчику — благодарная Америка.

И я тоже честь отдаю и слезу смахиваю. И при этом чувствую, как сзади кто-то мою свободную от чести руку берет и тихонечко поглаживает.

Идем мы с Мартой дальше рука об руку, забыв о территориальных претензиях, и в прозрачном десятиместном шаре садимся рядом. Но перед тем, как взлететь, я вижу невдалеке знакомое лицо Александровича и зову его с нами.

Много у меня вопросов к Александровичу, даже не знаю, с чего начать.