С праздником, восьмая Марта!

А они стеной как хлопнут, аж штукатурка посыпалась. И двое отворачиваются, но мыслят демонстративно, чтобы нам с Мартой было слышно:

— Мы вас покидаем, Бессмертные, и от участия в дальнейшем контакте отказываемся. Мы не в состоянии этого выдержать.

И, не простившись, уходят, натурально покидают сквозь стену, спешат предаться невыразительным развлечениям.

Те, что остались, значит, повыдержаннее, но все же на нас таращатся с презрением и недоумевают: неужели, мол, и их песочные предки такими же недоделками были до эпохи Расщепления Воды?

— И чего, — думаю, — умничают? У нас испокон веков водой расщепляли, а если и чистый пили — до Бессмертия не допивались.

А Марта в скафандр лезет, электронный блокнот достает и изменившимся от волнения голосом спрашивает:

— А нельзя ли о расщеплении воды поподробнее?

Могла бы и меня спросить. Я бы ей открыл все триста тридцать три способа расщепления воды, клея, парфюмерии и прочих товаров народного употребления. Но соображаю: канает межпланетная дипломатия, поэтому, чтобы тумаком не сидеть, тоже в свой скафандр лезу, а хотелось бы в Мартин.

Для марсиан тема, видать, затронута болезненная, потому что начинают они взахлеб и без хамства рассказывать.

Оказывается, не всегда они червями под землей ползали. Сначала нормально, как люди, жили: атмосферу имели, моря и реки. Пока какой-то умник о расщеплении воды не позаботился. Вода, между прочим, и без спирта вся из топлива состоит, не хуже ракетного, только ее расщепить надо. А он и расщепил. Одних формул — на весь Мартин блокнот, вон, у нее уже рука на кнопки не жмет, отваливается.

Тут у них лафа и покатилась. Энергии завались, никто ни хрена не делает — жрут, пьют и новые развлечения придумывают. А реки тем временем высыхают, моря мелеют, потому что расщепленная вода не восстанавливается, как они поначалу надеялись. Да еще от хорошей жизни перенаселение пошло — помирать раньше, чем через триста лет, добровольно никто не собирается.

Через тысячу лет всем Марсом под землю ушли — не понравилось, видите ли, на раскаленной сковородке жариться. И с собой оставшуюся воду утащили, научились энергию впрок, как дрова, заготавливать. А когда у них бабы рожать перестали по какому-то малопонятному принципу, они Эликсир Бессмертия придумали.

Так и живут с тех пор: ограниченно-бессмертно, но высоконравственно. Только в ночь Двойного Полнолуния на поверхность выбираются, а зачем — сами не знают, такие бестолковые! Да еще избыточным кислородом продувки делают — вон какие каналы повыдули.

Короче, хреновая эта история.

А Марта живо интересуется, снова спрашивает:

— А нельзя ли об Эликсире Бессмертия поподробнее?

— Нельзя, — скрипят, — землянка. Ни к чему вам Бессмертие на примитивной и безнравственной стадии развития.

Убрала Марта блокнот, вздохнула.

— Спасибо, — говорит. — А теперь я вам про нашу Землю расскажу.

Тут они смеяться начинают. Вроде бы не вслух, но издевательски. И что-то мне контакт этот совсем уж разонравился. Пора, думаю, от винта давать.

— Подожди, землянин, — сигналит мне тот, что повыше и похудосочнее. — У вас есть еще пара земных часов, чтобы приобщиться к нашим развлечениям.

И я по неясным интонациям натурально улавливаю, что это — баба, хотя башкой и невыразительным блином лица она от мужика совсем не отличается.

А марсианка к Марте шагает, по плечу ее хлопает, шуршит:

— Хочешь со мной приобщиться, толстуха?

Я резко ко второму марсианину разворачиваюсь, а он мои мысли угадать успел, руку отдернул и отпрыгнул в сторону. Но я предупредил его на всякий случай, чтобы потом не жаловался на телепатическое недоразумение.

— Смотри, — говорю, — голубоватый. Враз лишу Бессмертия-то.

И опять скрипит в голове песок, пересыпается без всяких отличительных признаков:

— Возвращайтесь на свой корабль, земляне. Через два земных часа мы прекращаем кислородную продувку поверхности, и к восходу Солнца чтобы ноги вашей на Марсе не было. Вам не понять, варварам, какая вам честь была предложена.

И гаснут, в темноте растворяются, и снова мы с Мартой, обнявшись, в песок зарываемся, и вскоре на поверхность выскакиваем, лишь под ногами небольшая ямка медленно затягивается.

А над нами небо черное, звездное, две изогнутых луны нахально пялятся, легкий ветерок волосы развевает, и до того хорошо и радостно, что я ямку эту быстренько ногой заровнял и снова за Мартин скафандр принялся.

Она жмется ко мне и спрашивает:

— Супер, милый, неужели нас пригласили только за тем, чтобы похвастаться?

Я на ушко ей объясняю, зачем нас пригласили, и как они с рождаемостью покончили.

Марта смущается и интересуется недоверчиво:

— Что же им своих мало?

Я ей снова втолковываю, что и на Земле случаются высоконравственные товарищи, которым гориллу подавай или, к примеру, кенгуру заморскую.

— А кто из нас горилла, профессор? — с улыбкой Марта спрашивает.

— Да я, конечно, — шепчу вкрадчиво и второй застежкой щелкаю. — Я — горилла, кто же еще…

— Так, значит, я — кенгуру?! — вскрикивает Марта обиженно, из рук моих вырывается и отворачивается.