С прибоем на берег

До трибунала дело не дошло. Однако в поход Оловянникова не взяли. Откомандировали в комендантский взвод, который нес охрану территории.

База подлодок жила по законам военного времени. И однажды безлунным вечером тишину всполошили выстрелы. Комендантский взвод был мигом поднят в ружью и двинулся к месту тревоги.

Часовым, открывшим стрельбу, оказался Жора Оловянников.

- Там, - показал он рукой на заросли дрока. - Слышу, лезет. Я ему: «Стой! Кто идет?» Притих вроде. Потом снова кусты затрещали. Я вскинул винтовку и - по звуку. Он бежать. Тогда я ему вдогонку всю обойму.

Заросли оцепили, прочесали. И наткнулись на убитую лошадь.

- Наповал, в башку! - удивленно поцокал языком командир взвода. - Чудеса! Сколько я ни бился с ним на стрельбище - все пули за молоком. А тут на тебе, впотьмах с пятидесяти метров мерина уложил. Самого работящего во всей хозчасти!

Между тем возвратилась из боевого похода тридцатая «щука». Жора стоял в толпе встречающих и с завистью думал о том, что снова будут оформлять на ее экипаж наградные листы. Он повернулся и, ссутулясь, побрел прочь. В казарме, не разуваясь, повалился на постель.

В таком положении и застал его боцман Петренко.

- Хучь бы землю с чоботов оскоблил, - укоризненно сказал он Жоре. - Ну бис с тобой, два наряда, что тебе за такое полагается, на лодке отстоишь. Собирайся, дозволили тебя обратно к нам взять.

Тридцатой «щуке» недолго довелось отдыхать после возвращения. Осажденный Севастополь нуждался в помощи. Надводным кораблям все труднее становилось прорываться в его бухты. Потому и самолеты наши редко взлетали с аэродрома: им не хватало горючего.

Тогда командование решило доставлять его подводными лодками. Заговори про то в мирное время - сочли бы за сумасшествие. Но война опровергла немало самых непреложных ранее истин. Авиационный бензин заливали прямо в балластные цистерны. Подводным танкером стала и тридцатая «щука».

На рассвете одного из последних весенних дней опа покинула причал. Задувал «мордотык» - колючий северный ветер, набрасывались на лодку взъерошенные волны.

Болтанка и запах паров бензина вогнали Оловянникова в муторную одурь. К горлу подкатил мокрый комок.

И не миновать конфуза, если бы не заметил его бледное с серо-зеленым налетом лицо боцман Петренко.

- Э, да ты совсем скис, матрос, - сказал он Жоре. - Ну-ка шагай за мной, я тебя вылечу. Есть у меня верное средство от качки…

Он привел Оловянникова в носовой отсек, вручил суконную тряпку и велел натереть до радужного сияния медные рукоятки торпедных аппаратов.

За работой и верно полегчало. Жора повеселел и перестал обращать внимания на болтанку, хотя она даже усилилась. Переборол в себе страх перед бесконечными взлетами и падениями,

Сдать груз в Севастополе было не таким уж простым делом. Едва выкатился на причал закопченный бензовоз и морские пехотинцы в латаных робах растянули шланги, как фашисты начали обстреливать бухту. Фонтаны взбаламученной воды поднимались то справа, то слева. Команда ушла вниз. Лишь на мостике остался вахтенный командир да часовой на берегу возле сходни. Им был Жора Оловянников.

Разрывы смещались к берегу. Внезапно слепящий сполох вырос среди бетонных плит, всего в нескольких метрах от лодки. Взрывная волна толкнула Жору в грудь, смяла, швырнула оземь. На мгновение он потерял способность соображать. Очнулся совершенно оглохшим, со щемящей болью во всем теле.

Судорожно пошарил руками возле себя. Автомата не было. Пересилив боль, кое-как поднялся, и глаза его расширились от ужаса. Прямо перед ним в пугающей тишине факелом пылала машина. Гривастые языки ргня бежали по шлангу к лодке, а из пробоины в ее борту тонкой струей лился бензин, радужно расплываясь на воде.

Жора бросился на палубу. Голыми руками отвернул затянутую ключом соединительную муфту шланга, ногой столкнул его вниз. Потом, уцепившись за леер, сполз па буль лодки и лег животом на рваную дыру. Острые кромки рваного железа впились в тело, сапоги наполнились теплым бензином, но он терпел и старался еще теснее прижаться к пробоине.

Откачав бензин и приняв на борт партию раненых, «щука» двинулась в обратный путь. В наушниках лодочного акустика то и дело слышались свистящие шумы корабельных винтов. Лодка ложилась на грунт, затаивалась, чтобы через некоторое время снова дать ход. В отсеках не хватало воздуха, раненые метались на подвесных брезентовых койках.

Жора Оловянников лежал на спине, перевернуться на живот он не мог - больно саднила обожженная бензином кожа.

- Ты-то вроде здешний, браток? - спросил его сосед, спеленатый бинтами армейский лейтенант. - Где же тебя угораздило?

Жора не ответил, хотя расслышал вопрос: слух начал к нему возвращаться. Ему стало вдруг обидно за свою невезучесть. Припомнилось все: и очки, и убитая лошадь, и вот теперешнее нелепое состояние, о котором и говорить-то совестно. Он порывисто уткнулся в подушку, а лейтенант деликатно отвернулся.

А в это время за стальной переборкой в соседнем отсеке писали на краснофлотца Оловянникова представление. К боевому ордену.

ЖЕНЩИНА НА ПОДЛОДКЕ