С прибоем на берег

- Кто их видел? Руки-ноги не оставили. Подозревали братьев Веретенниковых, да попробуй докажи! Только после коллективизации вражье свое обличье, они выдали. А теперь поведу я тебя к самому святому нашему месту…

В центре села, на взлобке, посреди обнесенного железной оградкой скверика, белел четырехгранный обелиск.

- Раньше тут часовня была, а после войны поставили мы памятник всем сельчанам, которые жизнь свою за счастье народное отдали. В два столбца тридцать три фамилии. Левый столбец с деда твоего начинается…

«РУСАКОВ АРХИП САВЕЛЬЕВИЧ.

1899-1931 гг.»

прочитал Юрий сразу же под словами «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ГЕРОЯМ». Ниже шли другие, незнакомые ему имена. Даты смерти сначала с семнадцатого по двадцатый год, затем с сорок первого по сорок пятый. Этих было больше всего. Невольно подумалось Юрию о том, что хотя за две тысячи верст от этих мест шла Великая Отечественная война, но и здесь оставила она скорбный свой след.

Он прошелся сверху вниз взглядом по второму столбцу и даже вздрогнул, прочитав последнюю фамилию:

«РУСАКОВ ЕГОР АРХИПОВИЧ.

1925-1952 гг.»

- Как же так? - спросил он у тетки. - Он ведь не на фронте погиб?

- Имя отца твоего занесли сюда по решению общего колхозного собрания. Во-первых, было у него два ордена солдатской Славы, а, во-вторых, погиб он, совершив трудовой подвиг. Я не буду тебе об этом говорить, вот поедем в город, там тебе отцовы друзья лучше меня расскажут. Потерпишь, Юронька?

- Хорошо, Таисья Архиповна.

- Тетей меня зови. Ладно?

- Да, тетя.

- А вот в этом доме помещается наше руководство, - кивнула она на двухэтажное каменное здание. - Председатель наш, Хлопов Сергей Данилович, они с Егорушкой в один день на войну уходили…

Взор Юрия невольно застыл на железной вывеске над парадным крыльцом:

ПРАВЛЕНИЕ

колхоза имени Архипа Русакова

«Вот каков ты, русаковский корень, - смятенно думал он, - сумею ли я стать достойным твоим продолжателем?»

- Так еще в тридцать втором году нашу сельхозартель назвали, - угадав его мысли, сказала. Таисья Архиповна. - После районные власти несколько раз пытались переименовать, только колхозники не согласились. Добрую память твой дед по себе оставил. И когда мы укрупнялись, четыре колхоза в один слились, общее собрание за наше название проголосовало… А там, напротив, школа наша. Давай заглянем?

- Давайте.

Школа была одноэтажной, но просторной. Уже в вестибюле запахло краской и свежей стружкой.

Ремонт идет, - сказала тетка, - каждый год подновляем. А построили пятнадцать годов назад. Мы-то с Егорушкой в старой школе учились. Размещалась она в доме, отобранном у богатеев Веретенниковых. В шести комнатах восемь групп занималось.

- А кто-нибудь из этих самых Веретенниковых в живых остался?

- Все сгинули. У Кузьмы Веретенникова трое сыновей было. Старший в колчаковню погиб, у белых служил. Двух младших за поджоги и убийства, к высшей мере приговорили. Сам же Кузьма где-то на высылке помер…

Они подошли к учительской комнате. Их встретила пожилая женщина в синем рабочем халате.

- День добрый, Серафима Ивановна, - поздоровалась с ней тетка. - Вот племянника своего Юроньку привела.

- Добрый день, Таисья Архиповна. Здравствуйте, молодой человек, - приветливо обратилась к ним учительница. - А ведь похож на Егора, очень даже похож!

- Серафима Ивановна более тридцати лет в нашей школе историю преподает, - сказала тетка, - еще нас с Егорушкой учила.

- Вы нам не позволите поглядеть школьный музей?- попросила тетка.

- Отчего же нет? - сказала учительница. - Правда, не очень хорошо у нас там. Перед побелкой все со стен поснимали. Пойдемте, я сама вас туда провожу.

Музей занимал всего одну небольшую комнату. Столы в ней были сдвинуты на середину, на них громоздилась какая-то кладь, укрытая листами оберточной бумаги.

- Отсюда, пожалуй, начнем осмотр, - подошла к одному из столов Серафима Ивановна. -¦ Тут у нас тридцатые годы. - Она вынула из стопки небольшой портрет в багетовой рамке. - Вот твой дед, Архип Савельевич. Фотографов в ту пору в наших краях не было, так его какой-то заезжий художник нарисовал. По просьбе комсомольской ячейки. Не шибко он на самого себя похож: не Репин, видать, в наше село забредал, но ничего другого нет…

Слово «дед» странно звучало по отношению к молодому мужчине, изображенному на холсте. У него был широкий, чуть раздвоенный подбородок, толстые добродушные губы, глаза неопределенного цвета - или полиняла краска, или у живописца просто не нашлось подходящей, - большой лоб наискось перечеркивала неровная челка. В правом углу возле рамки неразборчивая роспись и дата: 1925 год.

- Есть у нас, правда, один фотоснимок, на нем тоже Архип Савельевич. Вот он,- подала она Юрию небольшую картонку с наклеенной пожелтевшей фотографией,- только лица очень мелкие, трудно разобрать, кто есть кто.

На снимке видна была старинная автомашина, а в ее открытом кузове четверо людей. Наверное, это был тот самый трофейный кабриолет, о котором рассказал Юрию попутчик Федул Филиппович.