С Роммелем в пустыне. Африканский танковый корпус в дни побед и поражений 1941-1942 годов

Постепенно улучшалось и наше снабжение. Впервые в пустыне мы стали получать свежие овощи из Джебель-Акдара и Триполи. А тот день, когда на ужин подали печень, жаренную на сливочном масле, стал для нас настоящим праздником. И когда начальник столовой объявил: «Кто из вас, господа, хочет вторую порцию печени?» – мы крайне удивились его щедрости и дружно запросили добавки. Но когда на следующий день он снова спросил: «Кто из вас, господа, хочет еще одну порцию верблюжьей печени?» – наши лица перекосились.

Сам же Роммель в еде был скромен и непритязателен. Он считал, что мы должны питаться тем же, что и солдаты, то есть консервированными сардинами, низкопробной консервированной колбасой, хлебом и, конечно, «стариком». Он позволял себе стакан вина только в особых случаях, когда этого требовали обстоятельства. Он никогда не курил. И в самом деле, он и его заклятый враг Монтгомери были очень похожи в своих спартанских привычках. Роммель предпочитал ложиться спать рано, но вставал всегда вовремя и трудился неутомимо. Он любил охоту и иногда не мог отказать себе в удовольствии поохотиться на газелей в пустыне. Вот тогда можно было увидеть, как из-под его лишенной эмоций оболочки вырывался охотничий азарт. Ну, а в остальном его единственным развлечением было хлопать мух. Ежедневно за обедом он предавался систематическому уничтожению этих паразитов, стараясь убить как можно больше.

3

Берндт и я жили в небольшом строении рядом с жилищем Роммеля. Оно располагалось прямо напротив скалы и, говорят, когда-то было конюшней.

В эти дни я очень хорошо узнал Берндта. Я видел, как много он делал для создания легенды о Роммеле. Он пользовался любой возможностью, чтобы организовать фотосъемку Лиса Пустыни. Эти снимки потом публиковались в газетах у нас на родине и в нейтральных странах. Роммель, что подтвердят военные корреспонденты, всегда с готовностью позволял себя снимать. Я заметил, что он часто намеренно принимал какую-нибудь позу, чтобы облегчить работу фотографа и сделать ее более эффективной.

Берндт и я жили дружно, хотя у нас и бывали разногласия по поводу некоторых политических вопросов. Этот грузный мужчина, который ходил наклонив вперед голову, часто напоминал мне медведя. Речь его текла спокойно и уверенно, но у него было богатое воображение, и его доклады о нашей деятельности – точнее, о его собственной – не всегда соответствовали действительности. И хотя Берндт носил мундир обыкновенного лейтенанта, он любил произвести впечатление, что является влиятельной фигурой в министерстве пропаганды. Что это, думал я, простое желание быть в центре внимания или он действительно крупная шишка?

Однажды он признался мне, что, будучи одетым в чешский мундир, занимался организацией пограничных инцидентов, которые получили официальное название «антигерманских провокаций». Продолжение вы знаете. Я в ту пору был солдатом и не знал о том, что эти инциденты были специально организованы; а если бы кто-нибудь и сказал мне об этом, то я расценил бы это как пропагандистский трюк врагов Германии, на который не стоит обращать внимание. Поэтому я был в определенной мере шокирован заявлениями Берндта.

Я откровенно заметил, что такие действия – не только грязное, но и крайне опасное дело, ибо если бы что-нибудь не сработало, то вина за действия чехов легла бы исключительно на самих провокаторов.

Берндт утратил свое обычное спокойствие и закричал, пылая от возмущения:

– Шмидт, вы относитесь к тому типу тупиц, которым эмоции заменяют идеи! – Он продолжал: – Мы должны следовать девизу англичан «Моя страна всегда права, даже если она и не права».

Я этой поговорки не слышал и подумал, что Берндт ее неправильно интерпретировал. Я разозлил его еще больше, сказав, что с помощью методов, которые он оправдывал, мы обманываем не только другие страны, но и население самой Германии, и в особенности ее солдат.

Берндт с сожалением посмотрел на меня и сказал:

– Да, политика – это вещь не для каждого.

– Пожалуй, – согласился я, но он относил свое высказывание ко мне, а я, промолчав, отнес его к нему самому.

Но, несмотря на подобные споры, мы жили мирно – как одна мужская семья, насколько позволяла военная обстановка. Но пришло время перемен, которые не только нарушили эту рутину, но и сблизили меня с Роммелем.

Здоровье Альдингера не было таким крепким, как здоровье Роммеля. Он стал болеть и с тяжелым сердцем вынужден был оставить свой пост правой руки Роммеля, его соратника в течение многих лет, и улететь из Северной Африки в Европу.

Его обязанности были переданы мне, и я переехал в комнату по соседству с комнатой Роммеля.

Берндт также отпросился в служебный отпуск, чтобы вернуться в Берлин и в течение полугода поработать в министерстве пропаганды у Геббельса.

Теперь круг моих обязанностей значительно расширился. Среди них была подготовка и тщательная организация ежедневных поездок на линию фронта. Каждое желание и каждый приказ генерала должны были быть в точности записаны; необходимо было также постоянно фиксировать точное время, имена, места, численность частей и т. д.