С Роммелем в пустыне. Африканский танковый корпус в дни побед и поражений 1941-1942 годов

– Надеюсь, что во время этого штурма войска под вашим личным руководством проявят величайшее упорство. Я оставляю в вашем распоряжении своего помощника лейтенанта Шмидта.

Я подумал, что это означает либо то, что я могу быть полезным генералу Штрайху, либо то, что я должен всегда находиться подле него и (если останусь в живых) доложить о действиях генерала, которому было велено возвращаться со щитом или на щите. Мне нравился дружелюбный и рассудительный Штрайх, которого я считал исключительно храбрым человеком, и Хаузер тоже, и я жалел, что с ними так жестоко поступают.

Меня поставили на довольствие в столовой 5-й легкой дивизии. На внутренней переборке штрайховского «мамонта» я увидел огромный Рыцарский крест из картона. Но вместо обычной свастики в центре его красовалось изображение огромной черной мухи. Хаузер объяснил мне, что этот Рыцарский крест торжественно вручался тому члену экипажа «мамонта», который в течение дня «сбил» наибольшее количество этих отвратительных тварей пустыни. Я мог бы представить себе, какой отдушиной после тяжелых ратных трудов было это награждение, но это помогло мне понять, почему Роммель так строго требовал от подчиненных проявлять инициативу, настойчивость и жесткость в борьбе с врагом. У него не было времени для фривольностей.

На следующее утро еще до рассвета мы выехали с генералом Штрайхом на передовую. Танковая атака должна была начаться с первыми лучами солнца. Штрайху предстояло возглавить ее, пересев в один из танков, что следовали за нашей открытой машиной. У Штрайха была единственная на всю дивизию оперативная карта, и он ориентировался по ней. Меня он попросил поддерживать связь с танком, следовавшим за нами.

Для экономии времени Штрайх решил воспользоваться дорогой Эль-Адем – Тобрук и продвинуться как можно севернее, затем повернуть на запад и соединиться с танками, стоящими в боевой готовности. Говорил он мало и был погружен в себя; вероятно, из-за выговора, полученного от Роммеля, подумал я.

Какое-то время мы ехали молча. Я подумал, что уже пора, и сказал:

– Господин генерал, я думаю, нам пора сворачивать.

– Да, да, Шмидчик, – произнес командир дивизии отрешенно. Осветив фонариком карту, он добавил: – Мы можем еще немного проехать по этой дороге.

Но его умение ориентироваться нельзя было сравнить с роммелевским. Прежде чем успели сообразить, что происходит, мы оказались в самом пекле. Разрывы снарядов, свист противотанковых болванок, трескотня пулеметов не оставляли сомнений, что мы появились прямо перед носом противника. Как ошпаренные мы выскочили из машины и укрылись за танком, прижались к броне и поджали ноги, чтобы не попасть под пули пулеметов, стрелявших по гусеницам. «Опрометчивый шаг», – подумалось мне, когда водитель танка начал делать резкий поворот, подставляя наши спины под пули, и в эту минуту лопнул задний трак.

В этих обстоятельствах был только один выход. Мы бросились за танкистом, уже выскочившим из своей башни, и вместе с ним перебежали к обочине. Увидев воронку, мы тут же нырнули в нее.

Было еще темно, но рассвет приближался. Нам нельзя было оставаться здесь, и мы решили бежать на юго-запад. Мы уже собирались покинуть воронку, как вдруг рядом с ней разорвалось несколько снарядов, и мы услышали, как вскрикнул водитель.

– Что случилось? Ты ранен? – спросил генерал.

– Нет, господин генерал, пока еще нет.

Несмотря на серьезность обстановки, услышав ответ, он громко рассмеялся.

Короткими перебежками, пригибаясь к земле, мы побежали по песку к нашим танкам. Когда мы добрались до них, было уже совсем светло – слишком поздно для атаки! Снаряды рвались вокруг танков, и мы несли потери. Полковник Ольбрихт попросил разрешения у генерала отвести танки на подготовленные позиции.

Мы по радио вызвали машину и вернулись в штаб-квартиру дивизии.

Несколько часов спустя я явился к Роммелю, хорошо понимая, какой будет его реакция на наш утренний провал. С удивлением и облегчением я услышал:

– Шмидт, поезжайте назад к Ольбрихту и передайте ему, чтобы он вывел танки к высоте 112.1.

Я ехал назад с легким сердцем, зная, что везу такие новости, каких никто не ждал.

Я увидел на горизонте танки, по корпус врытые в землю, с закрытыми смотровыми щелями. Снаряды орудий Тобрука пели свое ежедневное благословение.

– Откуда, черт возьми, у англичан столько боеприпасов? – спросил я у водителя.

Он не ответил – да я и не ждал ответа, – только нажал на газ, и мы прорвались сквозь рой снарядов в низину. Мы добрались до первого танка, и его смотровые щели открылись. Из люка высунулся Ольбрихт, и я прокричал ему приказ Роммеля.

– Слава богу, – сказал он с облегчением. – Наконец-то разумный приказ.

Неделю или две спустя генерал Штрайх и полковник Ольбрихт были уже на пути домой – «с котелками на голове», как говорят англичане в таких случаях, или «на своих верблюдах», как говорим мы. С тех пор я их больше не встречал, но отметил, что одним из офицеров, участвовавших в антигитлеровском путче 20 июля 1944 года, был некий генерал Ольбрихт. Может быть, тот самый Ольбрихт?