С ружьем по лесам и болотам

Сидевшая в сумке перепелка шевелилась. Мне хоте лось возвратить ей свободу сейчас же, и, решив наконец это сделать, я развязал сумку и взял в руки птицу. Сначала она лежала неподвижно на моей ладони, а потом зашевелилась, встала на ножки и, вспорхнув, полетела через Суру. Мы оба порадовались быстрому ее оживлению, но наша радость была преждевременной: не долетев до другого берега, перепелка упала, к счастью, на широкие листья водяных лилий. Зоркий ястреб-перепелятник, завидев добычу, начал делать круги над рекой. Выстрелом я отогнал этого хищника, и новая опасность как будто миновала. Но перепелка, судьба которой меня так интересовала, все еще не была окончательно спасена. Она продолжала сидеть неподвижно на листьях лилии. Мы все время наблюдали за ней и вскоре увидели, как она, отдохнув, вспорхнула опять и быстро скрылась за деревьями.

Проходя после отдыха мимо группы кустов, где мой приятель нашел гнездо, мы не утерпели и взглянули, там ли наша перепелка. Взяв собак на сворки, осторожно подошли к гнезду и с удовольствием увидели, как выпорхнула из него перепелка и опять, низко летая над землей, опустилась недалеко от гнезда, а за ней в разные с вылетели перепелята.

Следопыт

Как-то осенью поехал я в небольшую деревеньку Ишимку, куда давно приглашал меня потомственный охотник Агафон Павлович Рыжаков.

Небольшого роста, сухощавый, с седой бородой и острыми, насмешливыми глазами, он, несмотря на свои преклонные годы, был все еще молодо подвижен и бодр. Большой оптимист по натуре, жизнерадостный рассказчик, необыкновенно талантливый звукоподражатель, прекрасно знающий любую птицу и любого зверя, замечательный следопыт и неутомимый охотник — таков Агафон Павлович.

Рыжакова я застал за сортировкой убитых тетеревов, которых он собирался отвезти в Лунино, где сдает их по договору. Радушно и приветливо встретил меня Агафон Павлович.

Надвигался вечер, на охоту идти уже было поздно, и мы вышли посидеть у двора. Тихо догорала вечерняя заря, воздух посвежел. На околице поднялась пыль от возвращающегося домой стада. Улица сразу наполнилась звуками: хозяйки звали домой своих Субботок, Зорек, Ночек и Катек, которые мычали и блеяли. Но вот проскрипели ворота за пришедшими домой животными, улеглась пыль. А Рыжаков продолжал рассказывать мне о своих охотах и приключениях на Украине, куда его дважды приглашали для организации облавных охот по волкам. Я с интересом слушал его веселые рассказы о необыкновенных случаях, с трудом отличая правду от охотничьего вымысла.

Уже стемнело, когда мы поднялись с крыльца и вошли в дом. На столе, покрытом чистой скатертью, нас ожидали яйца, душистый липовый мед, холодное молоко и ароматно пахнущий ржаной хлеб.

Зная, что Рыжаков не откажется от живительной влаги, я налил ему стаканчик. Беседа пошла еще оживленнее.

Составив план охоты на завтра, мы отправились спать на сеновал.

До свету Агафон Павлович встал и разбудил меня, чтобы на утренней заре пострелять жирующих по лесным опушкам на яровых посевах тетеревов. Выпив по стакану молока, мы отправились к месту охоты.

Наши собаки очень быстро разыскали тетеревиный выводок и «мертвыми» стойками указали, где затаились птицы. Подняв их, мы дуплетами взяли трех тетеревов, а весь выводок отлетел в глубь лесосеки, густо покрытой молодым лесом, куда я хотел было пойти.

— Нечего туда ходить, — остановил меня Рыжаков. — Садитесь за этот куст, сейчас они сами сюда вернутся.

И, забравшись поглубже в молодую кустарниковую заросль, он начал губами искусно подражать голосу молодого тетерева, издавая тонкий, жалобный свист. Не прошло и десяти минут, как где-то близко отозвалась тетерка, а потом и молодые тетеревята, шурша засохшими листьями, стали приближаться к нам. Но не поднялась у меня рука на доверчивую птицу. Встав из-за куста и вторично вспугнув выводок, мы пошли дальше.

— А глухарей, Агафон Павлович, тоже можете подманивать?

— Глухарей подманивать трудней, глухарь птица строгая, подозрительная, но все равно и они мне подчиняются, — ответил Рыжаков.

Побродив по лесу часа полтора, мы неожиданно натолкнулись в осиновой чаще на глухарей и сделали по ним несколько безрезультатных выстрелов. И опять, замаскировавшись в зелени кустов, Рыжаков начал подманивать эту строгую птицу, понизив свой призывной свист на несколько тонов против тетеревиного. Прошло 20–21 минут, и я потерял уже надежду увидеть глухарей. Не вдруг в траве явственно послышался ответный зов глухарки. Птица появилась между кустами шагах в пятнадцати от нас, а за ней шли два молодых глухаря. Раздался выстрел Рыжакова, и молодой глухаренок затрепыхался на земле.

На призывы Рыжакова откликаются и рябчики, и куропатки, и перепела, и утки. Нет в лесу или на болоте ни одной птицы, которую бы Рыжаков с неподражаемым искусством не подманивал.

— А лисиц можете подманивать? — спрашиваю я Рыжакова.

— А разве не помните, как я у вас выманил из «круга» двух лисиц сразу?