С.С.С.М.

…Когда обстрел, наконец, закончился, и коммунисты выползли из оврага мокрые, грязные, дрожащие и, к своему удивлению, живые, солнце уже садилось за небоскребы.

— Смотри, какой красивый закат! — промолвила Джессика.

Краслен взглянул на небо и вдруг заметил планер. Один, второй, третий… Несколько эскадрилий! Сперва ему показалось, что по небу летят «этажерки» времен Первой Империалистической, но через секунду Кирпичников понял, что непривычно широкие и массивные корпуса аэропланов — вовсе не корпуса. Это были танки! Родные красностранские танки, поставленные на крыло силой инженерной мысли, не знающей преград в рабочей стране, и переброшенные на подмогу ангеликанцам! Полк пошел на снижение. Одна за другой боевые машины отделялись от планеров, готовые свалиться фашистам как снег на голову. Сотня красных парашютов один за другим раскрылась в небе над Манитауном.

— Танки над городом!!! — вырвался крик у Краслена. — Летят!!! Это наши!!! Родные!!! Пришли наконец-то!!!

Взявшись за руки, Кирпичников и Джессика бросились бегом в сторону города.

Танковый корпус сменил в небе отряд боевых дирижаблей. Десять гордых колбас, украшенных красными звездами и черными крадратами, загородили собой едва ли не все небо над Манитауном, устроили солнечное затмение. «О, мой Труд, мой Труд…» — шептала Джессика.

Следом шли авиаматки, по пять самолетов на каждой: два на крыльях, два под крыльями, один под фюзеляжем. Сверху они казались колониями насекомых, гигантскими живыми существами. Краслен смотрел на небо, раскрыв рот. Несколько десятков горожан, вылезших из укрытий, последовали его примеру. Задрав головы, они с восторгом наблюдали за тем, как истребители и бомбардировщики отделяются от авианосца, и самолетов, явившихся спасти Манитаун, становится в два, три, четыре раза больше…

— Наши… Ребятки… — Краслен чуть не плакал от радости, сжимая в объятиях Джессику.

— Да здравствует С.С.С.М.!!! Ура коммунистам!!! — выкрикнула негритянка.

— Ура коммунистам!!! — отозвались ликующие ангеликанцы. — Да здравствует С.С.С.М.!!!

* * *

Через два часа Кирпичников с учеными стояли у ворот бывшей фабрики мороженого. Охрана сличила физиономию Заборского с присланной из С.С.С.М. фотокарточкой и дала ему подписать накладную. Тело вождя передавалось красностранским представителем вместе с содержащим его зданием. Здание фабрики — одна штука, ключи — одни, мертвое тело — одно. «Теперь у нас есть, где жить!» — пошутил Юбер.

Кирпичникову было не до шуток. Этого момента он ждал три долгих месяца путешествий и несколько бесконечных дней, проведенных под фашистскими бомбежками. Даже дольше. Всю жизнь. С тех пор, как сопливым деткомом прочел в букваре о царе, Революции, заводском выступлении Вождя и предательском выстреле женщины.

— Он на четвертом этаже, — равнодушно бросил ангеликанский охранник, складывая бумаги.

Шаги товарищей гулко разносились по обезлюдевшему зданию бывшей фабрики. Вставший конвейер, опустевшие котлы для молока, заснувшие машины для производства шоколада, оборванные шланги непонятного предназначения, пульты управления с отломанными тумблерами, вытертыми подписями, облезлыми боками — все это как будто говорило о несладкой, невкусной эпохе в истории Ангелики. Стопки неиспользованных фантиков, разорванные картонные коробки, рассыпанные палочки для эскимо намекали на шаткое положение капиталистического способа производства. Облицованные белой плиткой стены создавали больничную атмосферу.

На четвертом этаже слышалось урчание сохраняющего Вождя рефрижератора. Прозрачный холодильный шкаф, в котором лежало тело, было похож на мавзолейный саркофаг, но без специальных драпировок, украшений и подсветки Вождь смотрелся беззащитным и совсем не героическим. Белый и застывший, он напоминал кусок пломбира, приготовленный к нарезке.

— Мы будем оживлять его сейчас же, да, товарищи? — Краслену не терпелось.

— Сперва отогреем, — ответил Юбер. — Если оживить замороженным, он тотчас же умрет от переохлаждения.

Заборский открыл дверцу шкафа и отключил рефрижератор. Разрываемый на части любопытством и смущением, Кирпичников все же осмелился сунуть в шкаф руку и прикоснуться к величайшей пролетарской драгоценности. Вождь обжег холодом. Серый пиджачок стоял колом. Даже усы, даже знаменитая бородка клинышком были твердыми как камень.

— Сколько времени он будет размораживаться? — недовольно спросил Краслен.

— До утра, я думаю, как минимум, — ответил Гюнтер Вальд.

— Может, облить его кипятком? — предложил Кирпичников.

— Еще чего!

— Скажете тоже!

— Куда вы так торопитесь, Краслен? Несколько часов не играют никакой роли!

— Играют! — И Кирпичников рассказал то, что услышал от Джессики насчет оживления фашистских солдат. — Еще немного, и Шпицрутен войдет в историю как первый оживитель людей! Победа в войне будет ему гарантирована, а воскрешение Вождя уже не произведет никакого эффекта!

— В таком случае, нам действительно надо поторопиться, — резюмировал Заборский. — Коллеги, может быть, воспользуемся холодной водой?