— Знаешь что? — сказал он, вертя кассеты в руках. — Я передумал. Я сам себя спрашиваю: какого черта я так близко к сердцу принял все эти дела с дурацким заговором Харденбурга? Я спрашиваю: какое нам, американцам, до этого дело? Пусть он делает, что хочет. Раньше я все это принял бы страшно серьезно, а сейчас вот почему-то нет. Слышала ты когда-нибудь о городишке, называющемся Истонвилл? Его жители очень не любят негров. Они там, в этой дыре, действительно умеют ненавидеть. И я очень серьезно ко всему относился. Я думал, что убийство двух молодых негров — это крах всей цивилизации. Но с тех пор я кое-чему научился. Я понял, что одни люди должны умирать, чтобы другие выжили. Я сделал снимки этого убийства: заснял, как пять злобных ублюдков дубинками забили насмерть двух безобидных негров. Эти снимки уничтожил один человек, начисто лишенный такого эфемерного предрассудка, как совесть.
Кейд нахмурился, вспомнив презрительную рожу шерифа Шнайдера.
— Вот сейчас ты воображаешь, что мир рухнет, если ты не докажешь, что Харденбург — предатель. Это говорит только о том, что ты еще молода. Уверяю тебя, земля будет вращаться по-прежнему, ибо предательство — это основа всей нашей современной жизни. Фундамент ее. Так что, сдается мне, не хочу я в этой игре поддерживать ни одну из сторон. Эти пленки — моя собственность, и я могу делать с ними все, что захочу.
И он не спеша стал извлекать пленки из кассет, делая это точно так же, как шериф Шнайдер в истонвиллском аэропорту.
— Нет! — закричала Жаннет, вскакивая на ноги. — Не надо!
— Если приблизишься ко мне, я тебя прибью! — ровным голосом заявил Кейд. — Я не шучу.
Побледневшая, Жаннет с отчаяньем наблюдала, как он разматывает ленту со второй кассеты. Пустые кассеты Кейд бросал на диванчик.
— Можешь взять их на память. И не делай такого трагического лица. Просто ты поставила не на ту лошадку.
Он взял в руки бутылку, сделал долгий глоток, вздохнул, повторил. Опустив бутылку, сказал:
— Думаю, я заслужил выпивку. А ты — скверный шпион: когда я разыгрывал пьяного, ты так и не заметила, что виски в бутылке не уменьшается.
— Я действительно была круглой дурой, если надеялась, что от такого бесхребетного слизняка может быть какой-нибудь толк! — яростно выкрикнула Жаннет. — Иди ты к своей мексиканской шлюхе, если она тебя примет!
Кейд улыбнулся.
— Согласен, я бесхребетный слизняк. Согласен, она шлюха. Но мы с ней пережили нечто такое, что, хотя и длилось недолго, тебе никогда не испытать. Я так говорю, потому что, глядя на тебя, вижу: тебя ни один мужчина не любил так, как должно любить женщину.
А раз уж я впал в философское настроение, то вот тебе еще одна мудрость: главное в этой сложной и запутанной жизни — радоваться хорошему и не замечать плохого. Вот в этом и заключается моя беда — я слишком много значения придавал плохому, я на нем зацикливался. Тебе мой совет: брось ты эти игры с плащами и кинжалами. Найди хорошего мужика, выйди за него замуж и рожай детей — для того женщина и создана.
— Заткнись! — яростно выкрикнула Жаннет. — Кому нужны советы пьяного ничтожества?
Кейд почесал кончик носа и кивнул.
— Тоже верно.
Он допил остатки виски, бросил бутылку на пол и поднялся на ноги.
— Люди, которые не смогли устроить собственную жизнь, не имеют права давать советы. Ну что ж, пока, крошка. Я ухожу. А ты оставайся в тепле и жди своего приятеля. Я же пробегусь на лыжах до Эгля.
Когда он был уже у двери, Жаннет сказала:
— Не будь дураком! Они ждут тебя снаружи! Не разыгрывай мелодраму!
Кейд обернулся и невесело улыбнулся:
— У меня нет будущего. У меня не осталось никаких средств к существованию, так почему бы мне и не разыграть мелодраму? Я прошел весь свой путь до конца, больше у меня нет никакого интереса в жизни. И с ее остатком я волен распоряжаться, как хочу. Могу ломать комедию, могу разыгрывать мелодраму.
Он вышел из комнаты и направился к гаражу.
Закрепляя лыжи на ботинках, Кейд почему-то думал о Хуане. Что она сейчас делает? Возможно, загорает с каким-нибудь жирным старым американцем на солнечном пляже в Акапулько, поглаживает своими стройными пальцами его заросшую седыми волосами грудь. Он затянул крепления потуже. Перед его мысленным взором пронеслась череда лиц: Сэм Уонд, Эд Бердик, Мейтисон и, под конец, Вики Маршалл. Кейд печально покачал головой, когда понял, что все эти люди не более реальны для него, чем персонажи какого-нибудь хорошего фильма. А открывая ворота гаража, он вспомнил Адольфо Крила. Толстый мексиканец в запятнанном костюме. Его улыбка, его доброта и преданная дружба — все это вдруг обрело пугающую реальность, и в этом Кейд ощутил что-то близкое, свое…
Кейд выехал на залитый лунным светом снег.
Он уже набрал приличную скорость, катясь вниз по склону, в сторону Эгля, когда его заметил один из людей Харденбурга.
Поднялся ствол винтовки, палец потянул спусковой крючок. Вспышка, визг рассекаемого пулей воздуха, сухой треск выстрела.