С/с. Том 24

Седовласый президент Флоридской корпорации стеклянной тары для консервов «Фрутэксплорер» с оборотным капиталом в несколько миллионов долларов в год Дин Маккин был шести футов ростом, для своих пятидесяти шести отличался поджаростью, любил спаржу и коньяк «Хенесси». Головокружительную карьеру он сделал сам и теперь пожинал плоды трудов своих праведных. Дин был трижды женат, и все три жены оставляли его вскоре после замужества — характер миллионера был неуживчивым, а его образ жизни и требования могли поставить в тупик самую смирную и покорную женщину.

Маккин жил строго по часам: вставал в семь утра, занимался гимнастикой в собственном гимнастическом зале, принимал душ в семь часов тридцать одну минуту, завтракал ровно в восемь, диктовал письма до десяти часов, в десять часов одну минуту уезжал в своем «роллс-ройсе» в офис. Ни малейшего отклонения от повседневного графика не допускалось. За три года, пока Марта Делвин служила у него секретаршей, она ни разу не смогла уличить шефа в опоздании, и в это солнечное утро, когда Маккин спустился к завтраку, она не стала смотреть на часы, поскольку была уверена, что начало девятого. Марте Делвин исполнилось тридцать шесть. Это была высокая, смуглая, мужеподобная девица строгих правил и пуританского воспитания. Как обычно в это время она ждала его с утренней почтой наготове.

— Доброе утро. — поздоровалась она с боссом и положила стопку конвертов перед ним.

Маккин не любил делать лишних движений. Он твердо замыслил дожить до начала двадцать первого века и считал, что экономия в жестах поможет решить эту задачу. Он разложил салфетку на столе, и его верный слуга, японец по имени Тою, принялся наливать хозяину кофе, расставлять тарелки с ветчиной и яйцами всмятку.

— Есть что-нибудь интересное? — поинтересовался Маккин у Марты и проглотил тартинку.

— Как обычно, сэр, кроме, пожалуй, вот этого. Какое-то странное послание.

Миллионер проглотил вторую тартинку и нахмурился.

— Послание? Странное? Что это значит?

Она положила перед ним четвертушку листа очень дешевой бумаги.

— Пришло сегодня утром.

Маккин достал очки и внимательно посмотрел на клочок бумаги, который перед ним положила Марта. Письмо было написано крупными печатными буквами:

ГОСПОДЬ, УПОКОЙ ДУШУ ЕГО 9.03 ПАЛАЧ.

— Что за чертовщина такая! — воскликнул Маккин.

Тою, стоящий за его спиной, поморщился — он не любил, когда патрон нервничал.

— Не знаю. Я подумала, что надо вам показать.

— Зачем? — Маккин уставился на Марту, словно впервые ее увидел. — Вы что, не поняли? Писал явно сумасшедший. Знаете, что я терпеть не могу отвлекаться по пустякам, и все же показали подобную записку. Вы нарочно это придумали, чтобы испортить мне завтрак!

Он сбросил клочок бумаги на пол.

— Прошу прощения, сэр. — На глаза Марте навернулись слезы. — Я не знала…

Маккин повернулся в кресле к Тою:

— Эта тартинка давно остыла! Да что с вами происходит сегодня? Живо принеси горячие.

В девять часов три минуты он закончил диктовать, но все еще был вне себя от ярости. Спустившись к крыльцу, он собрался сесть в машину.

Брант, личный шофер Маккина, был приучен к заведенному порядку и с каменным лицом стоял у открытой дверцы автомобиля, ожидая посадки хозяина. В руке он держал фуражку.

Марта Делвин вышла с Маккином на нижнюю площадку лестницы, чтобы дождаться отъезда шефа.

— Вернусь к шести часам. Должен прийти Хелли. Сказал, что будет в шесть тридцать, но я не верю, он вечно опаздывает. Удивительно непунктуальная личность.

Это были последние слова, которые Маккин произнес. На всю оставшуюся жизнь Марта запомнила впечатляющее зрелище смерти босса. Она стояла близко к Маккину и видела, как его лоб превратился в розовато-серую маску из крови, мозговой ткани и обломков костей черепа. Маленький кусочек мозга попал ей в лицо и стал сползать по щеке. Кровь шефа залила ее белоснежную блузку.

Маккин тяжело осел на мраморные ступени, заливая кровью мозаику.

Еще Марта увидела, как его крупное тело дергалось у ее ног, чувствовала ужасную тяжесть на щеке, тяжесть маленького кусочка мозга, и наконец сознание милосердно покинуло ее.

Полицейский врач доктор Повис спустился по ступеням к подъезду полицейского участка, где его поджидали Террел, Бейглер и Лепски. Медик был толстым, неповоротливым человечком с пигментными пятнами на щеках, блестевшей в солнечных лучах лысиной и страдал одышкой, но все знали, что он знаток своего дела и глубоко уважали его как профессионала.