С сердцем не в ладу

Они уложили меня на кровать Жильберты. Полицейский рассказал, как все произошло; добрым ворчливым голосом отца семейства, которому и не такое приходилось видеть, он весьма подробно описал, сколько при подобных обстоятельствах у меня было шансов погибнуть, и не оставил никакой надежды отыскать подлеца, который столкнулся со мной.

— Сколько их таких, кто выжимает сто пятьдесят километров в час на автостраде! Что тут можно поделать? В будние дни скорость не ограничена, и за всеми уследить невозможно.

— Дайте мне что-нибудь выпить, — прошептал я.

— Ну вот, — проговорил полицейский радостно — он приходит в себя. Это хороший признак. Некоторые несколько недель еще плохо соображают. Или же теряют память.

— Это ужасно, — пролепетала Жильберта.

— Шампанского, — сказал я.

— Не надо вам беспокоиться, — запротестовал полицейский. — Стаканчик белого вина вполне достаточно.

— Но не для меня… Жильберта, достань мой бумажник. У меня там проект контракта.

— А мне нет до него дела! — воскликнула она. — Если бы ты не отправился в Париж, они бы не попытались тебя убить.

— Простите, — вмешался полицейский, — никто не собирался убивать мсье. Я понимаю, что каждый шофер лихач в каком-то смысле преступник, но и сам мсье тоже ехал слишком быстро.

Пока Жильберта ходила за шампанским, он, поразмышляв, великодушно сказал мне доверительным тоном:

— Я уж постараюсь представить вас как надо в своем рапорте. У вас имеется страховка. С этой стороны все в порядке. Давайте расскажите мне, как все произошло.

Вернулась Жильберта. Она слушала мой рассказ и у нее нервно подергивался уголок рта. Я взял у нее бутылку и откупорил ее.

Полицейский писал что-то в своей записной книжке.

— Вы ехали по правой полосе? — спросил он.

— Нет. Я ехал посредине, потому что к тому времени обогнал уже несколько машин.

— Следовательно, этот автомобиль выскочил с левой стороны и неожиданно обогнал вас? Вы в этом уверены?

— Да. Тогда-то я и потерял управление.

— Он это сделал нарочно, — вмешалась Жильберта.

— Да нет, — ответил полицейский, — не будем ничего преувеличивать. Когда едешь слишком быстро, поверьте мне, не думаешь о том, что можешь столкнуть другого на обочину. Это было бы слишком рискованно.

Я наполнил бокалы, чтобы положить конец этому разговору. Жильберта с ее манерой вечно все драматизировать немного раздражала меня. Она не стала пить.

— За ваше здоровье, — сказал полицейский. — Сейчас самое время выпить за ваше здоровье.

Он поставил бокал на поднос, выражением лица свидетельствуя, что это было стоящее шампанское, поднялся и, как полагается, отдал честь.

— Вы найдете его? — спросила Жильберта.

Полицейский бросил на меня сочувственный взгляд, который ясно говорил: «Не очень-то весело живется с вашей хозяйкой!» — и заверил, что будет сделано все возможное, чтобы поймать этого типа. Пожал нам руки и удалился. Я позвал Жильберту.

— Послушай, моя дорогая, сперва присядь здесь, рядом со мной… Я не хочу, чтобы ты так расстраивалась из-за этой дурацкой аварии. Он прав, этот полицейский. Если бы я ехал медленнее, если бы я так не торопился рассказать тебе обо всем, ничего бы не случилось. Но сейчас все позади… У меня все в порядке. Может быть, только немного болит голова. Выпью таблетку — и как рукой снимет. Так что доставь мне удовольствие… Нет, это некрасиво с твоей стороны.

Она плакала у меня на плече. Она вся исходила слезами, как исходят кровью.

— Жильберта, родная моя…

— Я не хочу больше жить…

— Но уверяю тебя, все это пустяки. У меня уже была «своя» авария. Ничего не поделаешь. Когда ездишь на машине, рано или поздно это должно произойти. Так вот, это уже произошло. Я счастливо отделался. Поговорим о другом…

Бесполезно. Никакие доводы не действовали на нее. Она хотела целиком погрузиться в свое безграничное горе. Она находила в этом удовольствие.

— Жильберта, ты поступаешь нечестно. Ты просто хочешь свалить всю вину на меня.

— Как так?

Она подняла ко мне лицо, на которое страдание наложило свой отпечаток, лицо, на котором не было и тени притворства, никакой задней мысли. Я продолжал уже не так уверенно:

— Да, ты ухватилась за эту аварию, Жильберта. Сейчас ты пытаешься заставить меня от всего отказаться… От музыки, от гастролей… Не знаю почему, но тебе это неприятно, тебе не хочется, чтобы я пробился, достиг успеха. Ты сама не своя всякий раз, как только я заговариваю о Боше.

— Ты действительно веришь тому, что говоришь?

Я опустил голову.

— А что еще мне остается думать?..

Она заставила меня посмотреть ей в глаза, погрузиться в их светящуюся нежность.

— Жак, ты до такой степени сомневаешься во мне?

Я высвободился, слегка пристыженный, но полный решимости бороться до конца.

— Кто в ком сомневается? — ответил я. — Если уж говорить правду, разве ты не пытаешься всеми средствами помешать мне?