S-T-I-K-S. Стекловата (СИ)

Я хотел было упомянуть, что без меня они бы и не увидели эту элиту. Но не стал. Лишь посмотрел в спину нашего удаляющего командира.

Вдоль разбитых машин уже ехал оранжевый топливозаправшик. Возле своих машин с него соскакивали рейдеры и принимались оценивать ущерб. Кое-кто уже вскрывал споровые мешки заражённых и, демонстрируя трофеи, складывал их пока себе в карманы, чтобы потом сдать их в общую кассу рейда для дальнейшей, справедливой делёжки.

- Парниша, у тебя дар какой? - задал бестактный для Улья вопрос спасший нас мужичок. Это можно было простить зелёному новичку. Я решил ответить.

- Делаю невидимых - видимыми.

Усатый шморгнул носом. Утёрся жёстким рукавом, чертыхнулся.

- Так это ты мне зверюгу подсветил?

- Можно сказать, и так.

Я подумал: а может, мы и вообще бы мимо них проехали, если бы я эту свору не демаскировал. Может, они на ферму шли и просто от нас спрятались. Эту информацию, во избежание кривотолков и косых взглядов, я решил не предавать разглашению.

- Так тебе тоже доля положена с элиты.

- Нет, спасибо! Это не важно для меня. Главное, что мы всё ещё живы.

- Это точно! Братишка, давай хоть выпьем.

На душе был неприятный осадок, что моих заслуг даже и не заметили. Но, как я сейчас рассудил, может это и к лучшему оказалось.

- А давай. По чуть-чуть, согласился я.

- Там мои товарищи погибли. Надо помянуть. Хоть я и не долго их знал. Но всё ж..

Бродяга мотанулся к своей машине. Притащил початый коньяк.

Я вскрыл нарезку сырокопчёной колбасы. Бродяга взял один кусочек.

- Давай! За знакомство!

Плеснул себе коньяка, блаженно растворил во рту. Понюхал кусочек пахнущей дымом колбаски. Я тоже выпил и зажевал. Сразу торкнуло.

- Представляешь, Калина. Я ничего не помню. Вот два дня только последних, и всё. Руки, главное, помнят, а голова - нет. Знаю, что фамилия у меня должна быть, а какая - не помню. У тебя тоже так?

- Да, я так же. Тут многие память теряют.

Бродяга болтнул бутылочкой.

- Между первой и второй - перерывчик небольшой.

Мы выпили ещё по стопочке. Тепло разлилось по телу.

- Ты не думай, я всего здесь неделю, может больше... - начал было я.

- А я, считай, со вчерашнего утра, - перебил меня мой собеседник.

- Вот почитал, что мне командир наш дал, что Святой мне рассказал.

Бродяга задумался. Пытался довести мысль до конца, но не смог.

- Ладно, давай третью.

Он разлил по край.

Выпили, не чокаясь. Я забыл закусить.

- Тебя кто крестил, Апельсин? Он, вроде, тебя нашёл? - спросил я для поддержания разговора.

- Нее... - протянул жующим ртом мужик. - Я уже часов двенадцать, как наречён был тогда. Это я только потом понял, что имя она мне дала. Сильная, быстрая, как тварь эта. Боялся я её, почему-то, жутко.

Бродяга махнул рукой в хвост колонны, где валялась Горгулья.

- Её или тварь? - скептически удивился я. И спросил: - Баба, что-ли?

- Да не... девчонка. Чёрненькая такая. Стекловатой назвалась.

Налил по четвёртой. Грустно посмотрел на просвет пустую бутылку и запустил её в придорожные кусты.

А я вмиг протрезвел. Вспомнил свой недавний сон. Мы действительно были рядом. Я подскочил и воскликнул:

- Где она?

Усатый потянул крайнюю, занюхал дымными от колбасы пальцами. И уже слегка пьяным голосом спросил.

- А шо такое? Тебе она кто?

- Никто. Но она мне очень нужна.

Бродяга посмотрел на меня снизу вверх и протянул руку к моей стопке.

- Так ты пить не будешь?

- Хорош. Мне хватит. Как ты её встретил, как расстался, где она может быть?

Бродяга выпил. Закинул в рот колбаски. Зажевал.

- Слушай. Короче, проснулся я в отделении полиции. Смотрю, приволокли девку. Говорят, на трассе взяли проститутку, а у неё ещё с собой и полная обойма от Макарова. И хлам всякий в рюкзаке, молоток каменщика, обмотанный шнуром. И одета странно. Толком ничего не говорит, просит отпустить. В общем, решили они её колонуть по своему способу. А потом уж и заново разговор с ней завести. Загнули на стол, штаны стащили. Ну, думаю, ща шоу будет. Спящим притворяюсь. Смотрю тихонечко.

Мужичок задумчиво смотрел вдаль, как будто он сейчас перенёсся во вчерашний день. Взгляд его был отстранён, а рука колебалась и делала движения, словно он курил.