С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

Время было вернуться назад, и я стал рассчитывать, как бы покороче проехать на шоссе, где в ту минуту должен был находиться Гурко. Соображая, что батарея, которую я недавно встретил, двигалась тоже на шоссе по проселочной дороге, я решил, что это путь самый кратчайший. Дорога эта, как я помнил, входила в лес и забирала вправо; следовательно, вместо того чтобы возвращаться назад к опушке леса, стоит только поехать вперед по лесу – непременно наткнешься на дорогу где-нибудь поблизости. Я поехал крупной рысью по лесу, стараясь поскорее выбраться из области подавляющих душу картин смерти и разрушения. Десять минут я ехал по лесу, погоняя лошадь; дороги не оказывалось. Но она должна быть тут где-нибудь очень близко и в этом направлении. Деревья редели, сменяясь высоким кустарником. Вот небольшая полянка, обрамленная кустами. Я остановился, раздумывая, куда повернуть лошадь и начиная тревожиться. Вдруг две красные фески промелькнули между кустами, выглянули снова и остановились. Сердце у меня захолонуло. «Турки!» – промелькнуло у меня в голове. Я дернул за поводья и не успел еще повернуть коня, как позади меня раздался выстрел, за ним другой. Я начал бить свою лошадь и ногами, и плетью и помчался во весь дух по лесу, охваченный одним ощущением: «Вот, вот, покажется сейчас где-нибудь турок и застрелит». По счастью, я скоро наткнулся на солдата, пробиравшегося по лесу с ружьем на плече.

– Куда ты один, от своей части отбиваешься, – закричал я ему, – тут вон в лесу турки. Слышал выстрелы? Где дорога?

– Не могу знать, – остановился солдат.

– Какого полка?

– Севского.

– Куда ж ты идешь?

– Сюда, сказывали, наши прошли, – махнул он рукой вперед.

Я поехал по указанному направлению, направление было верное: я выбрался наконец на дорогу, которая вскоре вывела меня из лесу на широкую поляну. На поляне влево от дороги лежала деревушка Джуранлы; вправо, на лугу, Севский полк выстраивался в порядок. Раздельно стояли роты, батальоны; гул разносился в воздухе от громкого солдатского говора. Офицеры ходили в промежутках между ротами, командовали солдатам «смирно!». Говор стихал на минуту и затем поднимался еще громче прежнего. Мне невольно вспомнился недавно слышанный мной разговор генерала Гурко с майором Лигницем, прусским военным агентом. Лигниц выражал мнение, что русские солдаты вообще мало говорят между собой, в дело идут молча. Наоборот, у прусских солдат всегда слышится оживленная беседа.

– Послушайте наших солдат после дела, – возражал на это Гурко. – Я помню, как под Уфланлы проходил мимо меня стрелковый батальон, возвращавшийся с поля сражения. За версту было слышно, что идут солдаты. Все говорили громко, наперерыв…

И в самом деле, тут было то же самое. Все говорили хором, быстро, не слушая один другого, увлекаясь собственным рассказом. Гул стоял в воздухе от солдатского говора. Мне хотелось послушать солдатских рассказов, но времени у меня не было. Я боялся не застать Гурко на шоссе и потому, объехав Севский полк, направился дальше. По дороге мне попался навстречу ординарец Гурко.

– Не встречали ли Севского полка? – закричал он мне издали.

– Вон там. А Гурко где?

– На шоссе. Я еду с приказанием Севскому полку собраться и стянуться поскорее к шоссе.

– А что, Сулейман-паша наступает?

– Нет, наоборот, мы наступаем.

– Как мы наступаем? Постойте, расскажите.

– Некогда. Поезжайте, сами узнаете, – прибавил ординарец, направляясь карьером.

Следовательно, мы атакуем тридцатитысячную свежую армию, атакуем без патронов, снарядов, с измученным семитысячным отрядом! Я ничего не понимал.