С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

Генерал Гурко, перейдя реку Вид, расположил временно свой штаб в селении Трестеник северо-западнее Плевны. Это бедная, печальная деревушка, выглядевшая еще печальнее сквозь сетку мелкого дождя, не перестававшего идти две недели кряду. Домики врыты в землю, крыши покрыты землей, и вся деревня имеет вид сотни разбросанных на большом пространстве землянок. Подъезжая к этой деревушке в сырую погоду, не различишь даже вблизи домов; дым, выходящий из крыш, стелется низко по земле, и видишь только будто сама земля дымится и курится. На улице деревни – невылазная грязь, глубокая, липкая, в которой уходят и вязнут ноги лошадей. А под земляными крышами, в какой домик ни заглянешь, царит одна и та же невеселая картина. Внутренность землянки без окон, в углах темно, свет проходит через единственное отверстие, пробитое где-нибудь сбоку в крыше. Это отверстие служит вместе с тем и трубой для выхода дыма. Под этой дырой на полу горит целый день огонь, которому в пищу отдаются высохшие стебли кукурузы. Пламя мгновенно вспыхивает ярко и сильно и на минуту освещает темные углы землянки красноватым отблеском; огонь ослабевает, и густой дым поднимается в отверстие и борется там со снежинками и каплями мелкого дождя. В углах землянки сыро и холодно; просачивающийся сквозь крышу дождь формируется в большие капли, и капли эти глухо падают на пол. В одном из углов охает и стонет болгарин в лихорадке, накрытый разного рода тряпьем, женским платьем, полушубками, а вокруг огня десяток ребятишек протягивают свои захолодевшие ручонки к пламени, на котором варится тут же их незатейливый обед, по большей части – кукуруза в разных видах: вареная, печеная, хлеб из кукурузной муки… Женщины то и дело снуют по избе, кто с ведром воды, кто с дровами; другие сидят с работой – прядут нитки и прикрикивают на детей. На вопросы: кто они, откуда? – звучит один и тот же ответ: «Беглые из селений Ракиты или из селения Яблоницы; пришли к ним турки, взяли у них все: телеги, быков, овец, ячмень, одежду и повыгнали их из домов; едва сами успели спастись бегством». Женщины-болгарки безропотно переносят суровую долю и, принужденные приютиться в чужом доме, целый день работают на себя и на семью хозяина. Наоборот, мужчины-болгары только и видишь, что сидят без дела у огня, глядят тупо в одну точку и на вопросы отвечают односложно и неохотно.

Между тем по улицам этой бедной деревушки, по невылазной грязи проезжают ежеминутно блестящие рошиоры (регулярная румынская кавалерия), на высоких и красивых конях офицеры, элегантно сидящие верхом, на голове маленькая шапочка, кокетливо накинутая набекрень. Тут же сторонкой плетется невзрачный кубанец и тащит за собой десяток лошадей к ручью, протекающему через деревню; проедет партия осетин. Последних сразу не отличишь от черкесов. Та же маленькая лошадка, порыжевшая бурка, небрежно накинутая на плечо, мохнатая папаха и восточный тип лица. Но зато эта невзрачная на вид кавалерия навела панический страх на все виды турецкой кавалерии с тех пор, как появилась за рекой Вид. После двух-трех стычек с черкесами и регулярной турецкой кавалерией она достигла того, что ни один черкес и ни один турецкий всадник не осмеливается отъехать за версту в сторону Софийского шоссе. Турецкие пули кубанцы и владикавказцы презирают, говоря, что турки стреляют, не целясь, да и вообще ружейную перестрелку считают ни к чему не ведущей забавой, в которой и время тратишь, и людей губишь.

– Настоящее сражение, – объясняют они, – состоит в том, чтобы с гиком кинуться на турок и рубить их шашками: кто больше зарубил турок, тот и герой.

При этом они указывают на одного осетина, коренастого, невысокого роста, который под Ловчей зарубил 18 человек турок и больше бы зарубил, прибавляет рассказчик, да на 18-м удар пришелся по затылку, а всякий дурак знает, что эту кость хоть топором руби, только топор сломаешь; на 18-м у него и выскочил клинок из рукоятки.

Третьего дня у владикавказцев было большое празднество по случаю раздачи Георгиевских крестов за дело под Ловчей. Много было по этому случаю изжарено и съедено шашлыка, немало выпито вина, празднество окончилось танцами, лезгинкой и заключилось комической сценой. Между владикавказцами есть несколько мусульман, которые получили орденские знаки Святого Георгия, установленные для нехристиан, то есть с изображением на кресте орла, а не Георгия, скачущего на коне. После вина и танцев мусульмане обозревали кресты своих товарищей и, заметив разницу между ними, пришли к своему полковому командиру, жалуясь на то, что их обидели.

– Не хочу птицу, – говорили они, – давай джигита! Командир отправил их спать, и они успокоились. Под Плевной все эти дни не умолкает канонада. Турки редко отвечают на наши выстрелы.

Трестеник,

4 октября 1877 г.

Императорская гвардия под Плевной. День генерала Гурко