С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

– Седлать коней! Через четверть часа – выступление!

Еще была ночь, а генерал Гурко уже ехал верхом по направлению к шоссе, где в кустах была рассыпана цепь турецких аванпостов. Позади медленно подвигались колонны пехоты, расходясь по двум направлениям: стрелковая бригада забирала вправо, в обход неприятельской позиции, а лейб-гвардии Московский и Гренадерский полки и гвардейские саперы шли прямо на турецкие укрепления, еще скрытые за ближайшим холмом; артиллерия взбиралась на возвышенности для занятия там позиций. Дело началось с мелкой аванпостной перестрелки, открытой турками по казачьему разъезду, посланному вперед для порчи на шоссе телеграфной проволоки, соединяющей Горний Дубник с Плевной. Заметив генерала Гурко и его многочисленную свиту, выехавших слишком вперед войска, цепь турецких аванпостов открыла из кустов по нам частый ружейный огонь, но едва стала надвигаться пехота, турецкая цепь быстро отступила на шоссе и оттуда к укреплениям. С турецкой вышки также ранее всего заметили блестящую группу всадников и пустили по генералу и его свите три гранаты, которые, перелетев над нашими головами, не причинили никому вреда. В 8 часов ровно батарея, поместившаяся на восток от шоссе с нашего левого фланга, первая открыла частый огонь по турецким укреплениям. Вслед за ней другая батарея, выехавшая на шоссе и поместившаяся у самой дороги на маленьком курганчике, начала со своей стороны обстреливать турецкие высоты. Оттуда не замедлили посыпаться ответы: гранаты загудели и зашипели по разным направлениям, и сражение открылось.

Генерал Гурко с нетерпением выжидал минуты, когда наша пехота приблизится к турецким укреплениям и перейдет в наступление. В 10 часу утра затрещали первые ружейные выстрелы с турецкой позиции, и генерал Гурко выехал на шоссе, на нашу батарею, помещавшуюся на курганчике. Отсюда вся картина боя была видна и открыта как на ладони. С версту впереди нас, очерченная ясно, высоко поднималась круглая турецкая позиция, обнесенная рвом и валом, она вся дымилась от ружейного и артиллерийского огня. К ней под выстрелами турок подходили, также стреляя, наши колонны, они были к позиции и с правой, и с левой стороны, и с фронта. На нашем правом фланге показалась из лесу кавалерия: то была пришедшая вовремя из Трестеника Кавказская бригада под начальством полковника Черевина, которая подала руку Павловскому и Финляндскому полкам, наступавшим на турок с тыла. С левого фланга, от селения Чурикова, наступали Московский и Гренадерский полки, а с фронта шла гвардейская стрелковая бригада. Турки были окружены со всех сторон – план обложения был исполнен как нельзя более удачно. Казалось, неприятелю не было более выбора, как только сдаться или умереть в собственных ложементах. Такое впечатление, по крайней мере, производила в ту минуту картина боя, ярко облитая солнечным блеском. С левого фланга несколько рот Гренадерского полка пустились бегом на турецкую возвышенность и успели занять несколько неприятельских ложементов; спрятанные в них турки быстро побежали вверх к центру своих укреплений. Но зато главная и самая высокая позиция турок, с крутым подъемом к ней, оставалась еще всецело в руках неприятеля, и чем ближе подходили к ней наши колонны, тем сильнее учащался из нее ружейный огонь. Эта позиция, обнесенная рвом и состоящая вся из глубоких, ярусами вверх идущих рвов, в которых за насыпями не видать было неприятеля, походила на какую-то адскую машину, митральезу, извергавшую неимоверное количество пуль. Пули давно уже летели и через курганчик, где на батарее стоял генерал Гурко со своим штабом. Батарея на этом курганчике стреляла часто и метко, причем каждое орудие, подпрыгнув после выстрела, скатывалось с курганчика вниз. Солдаты хватали орудие за колеса и с трудом втаскивали его снова вверх на курганчик. Один из артиллерийских офицеров каждый раз торопил солдат:

– Голубчики, родные, тащите скорее, минута дорога!.. Минута дорога!

Турецкие снаряды то и дело падали около батареи, некоторые из них звонко и гулко разрывались, пули целым роем проносились между нами, они шумели, звякали, шипели, гудели на всевозможные тоны и лады, но на курганчике и около него, кроме одного конвойного гусара и нескольких раненых лошадей, никто не был задет пулями или осколками гранат. Долгий, томительный час прошел под этим огнем, а турецкий редут все продолжал трещать как митральеза, атака очевидно затягивалась и шла неуспешно. Наконец генерал Гурко, не вытерпев долее, скомандовал суровым голосом:

– Батарея, вперед! Подъехать к неприятелю на триста сажен и катать в него шрапнелями.