С тобой и без тебя

— Он никогда не говорил... я совсем ничего о нем не знаю, — почти шепотом сказала она. — Ты... как вы познакомились?

— Ты когда-нибудь слышала об Организации перевозки детей беженцев в годы Второй мировой? — спросил Тео, вставая из-за своего стола.

Амбер кивнула, замешкавшись.

— Дети... Еврейские дети... ты? И Макс?

— Да, мы оба. Мы приехали в разные годы. Я приехал в тридцать седьмом, Макс — в тридцать девятом. У нас не было ничего... мы оба приехали с пустыми карманами. Но нас поместили в приют на Нисден-Лейн. Мы совсем не общались там — он был старше меня года на два. Но совершенно случайно мы встретились через несколько лет. Он тогда уже был женат на твоей матери. Он вспомнил меня. Я как раз начинал свою карьеру юриста, работая в «Розенцвейг и Гутман», большой еврейской юридической компании. В то время мы предъявили иск Сэйнсбери, мы требовали от него закрытия маленькой мясной лавки на Коммершал-Роад... Я хорошо это помню. — Тео замолчал и сделал глоток вина. Амбер молчала в ожидании продолжения. — Дело мы, конечно же, проиграли... но Макс тогда подошел ко мне. Мы немного поговорили. Он попросил связаться с ним, как только я получу должную квалификацию. — Он пожал плечами. — Я так и сделал. Это было почти тридцать лет назад. — Он снова глотнул вина. — Макс был добр ко мне. Все, что я смог заработать, все благодаря ему. Он сводил меня с нужными людьми, давал деньги взаймы, когда это было необходимо, — он ведь крестный моему сыну. — Амбер почувствовала знакомые теплые капли слез на щеках.

— Почему он никогда нам не рассказывал? — спросила она отрывистым голосом. Тео покачал головой.

— Надеюсь, я смогу рассказать. Он был готов принести тебе весь мир, Амбер. Он всегда это говорил. «Если бы только мой сын был таким, как моя дочь. Если бы у него была хотя бы половина ее мозгов». Он очень гордился тобой. — Амбер чувствовала, как слезы спускаются по ее щекам. Она посмотрела на Тео. Его глаза светились. — Я просил его пересмотреть завещание, понимаешь... после тех событий, когда он вычеркнул из него Киерана и Паолу. Только бы защитить тебя. Но он больше никогда не возвращался к нему. Я иногда задаюсь вопросом... — он покачал головой. — Может быть, все-таки ему хотелось бы, чтобы все было иначе.

— О чем ты?

— Это было всегда камнем преткновения для него, понимаешь. У него была такая напряженная жизнь... раннее взросление. Но это сделало его тем, кем он был. Хочешь жить, умей бороться, так он любил говорить. И я думаю, он боялся, что тебе никогда не придется ни за что бороться. Это порой сильно волновало его. Он часто повторял, что ты больше всех похожа на него — ты будешь бороться до конца. Как тогда, когда ты боролась за право поступить в университет. Ты знаешь, он сожалел о сказанном. После того, как ты поступила, ему было стыдно за свои слова. Он не переставал надеяться, что Киеран одумается, понимаешь. Видимо, именно это и был первый знак. Потом ты уехала в Мали. «Она совсем, как я», — не уставал он повторять — он был доволен. Поэтому... да, мне иногда кажется, что он сделал это намеренно... понимаешь... намеренно не стал менять завещание. Похоже, это и есть твоя жизненная борьба, Амбер.

— Знаешь, мы поссорились, — заговорила Амбер почти шепотом после некоторого молчания. — Как раз перед тем, как он погиб. Он говорил такие вещи... я тоже лишнего наговорила... я не знаю, мне было так...

— Не надо, — перебил ее голос Тео. — Не стоит изводить себя. То, о чем вы спорили, не имеет никакого отношения к произошедшему. На то была Божья воля.

— Ты говоришь совсем как Танде, — сказала Амбер, нервно улыбаясь. И замолчала. — Все было из-за него... из-за Танде. Макс такое говорил...

— Значит, Танде говорил от лица твоего отца, Амбер, — вмешался Тео. — Он беспокоился за тебя. И немного ревновал тебя, понимаешь. — Он улыбнулся. — У меня трое дочерей. Две старших уже замужем... и, да, я иногда ревностно к ним отношусь. Непросто пережить тот момент, когда к тебе приходит осознание того, что тебя кем-то заменили.

— Но я никогда бы... — начала было возражать Амбер.

Тео покачал головой.

— Боюсь, это не от тебя зависит. Это наша вина... наше тщеславие. И что бы ты ни говорила о Максе, он все-таки был еще тем тщеславным негодяем. — Тео громко рассмеялся. — Я ни в коем случае не оправдываю сказанное им в тот день, а я представляю, что он там мог наговорить, я просто хотел сказать... что он был уязвлен. Вот и все.

Амбер с благодарностью смотрела на него. Тот тугой узел вины, что она носила внутри все это время, начинал постепенно отпускать ее. Она взяла свой бокал и подняла его вверх.

— Спасибо тебе, дядя Тео, — проговорила она. Тео ничего не отвечал, пораженный ее словами. Потом он поднял свой бокал.

— Нет, Амбер. Спасибо тебе. — Она заметила, как у него на глазах выступили слезы. Круг начинал замыкаться.

86