С тобой моя тревога

— Вы имеете в виду безопасный риск? — Каюмов невесело усмехнулся, покачал головой: — Безопасного риска не бывает. Вы сами мне это внушали, Сергей Петрович! Вы, как говорят у нас в народе, вывернули халат наизнанку. Зачем отказываетесь от своих слов? Зачем одно говорите, другое делаете? Вы уже как Медведовский. Он даже кроссворды в «Огоньке» решать боится! Вдруг ошибка получится?! Прихожу — сидит. Ящик стола открыт, в ящик смотрит. В руке карандаш держит. Подхожу ближе — он ящик задвинул. В ящике держит журнал с кроссвордом. Я понимаю, он на пенсию завтра уйдет, а уже пенсионером давно себя считает — от всех дел руки за спину. А вы?!

— Не мне вам объяснять, что каждая машина рассчитана на определенный заданный режим эксплуатации. Если на трактор или автомобиль поставить авиационный мотор…

— Не надо! — прервал директора начальник суперфосфатного цеха. — Не надо утрировать! Я хочу переключить скорость. Для этого нужен сильнее мотор.

«Задира! — подумал Дорофеев о молодом инженере. — Но что бы то ни было, пусть у него не пропадет до старости эта драчливость».

— Хорошо, посоветуйтесь с металлургами: каков запас прочности у венцовой… Ну, поправляйтесь…

— Простите, Сергей Петрович, если…

— Ничего, — директор похлопал по плечу Каюмова. — Не болейте… Пойду на территорию.

Он вышел вместе с инженером, предупредив свою секретаршу:

— Я — по цехам. Приедет Нурмухамедов — найдите меня.

Со стороны города дул ровный напористый ветер. Он почти всегда — и зимой и летом — дует с той стороны. Это было учтено еще при выборе участка под строительство завода, чтобы вредные газы не погубили зеленый наряд города. Ветер сдувал огарок — легкую оранжевую пыль — с печей ВХЗ. Пыль тянулась низко над двором в сторону двухэтажного домика центральной лаборатории, через круглый газон, на котором, как ни бились комсомольцы, не могло прижиться ни одно деревце — губили газы и вот этот чертов огарок. К гофрированной — из шиферных листов — стене сырьевого склада жались товарные вагоны. Двое рабочих — кто именно, Дорофеев не мог узнать издали — подтягивали на веревках натянутое на раму красное полотнище с лозунгом-призывом ЦК к химикам. Ветер раскачивал и надувал парусом полотнище, а Дорофеев с тревогой подумал: «Как бы не сдуло их… там и укрепиться не на чем».

Он торопливо пересек двор. «Есть же на Винницком, кажется, или на Воскресенском заводе печь кипящего слоя! — думал он, вытирая лицо и шею пестрым, в крупную клетку, носовым платком, от которого еще пахло утюгом. — Живут же люди! Газом окрестности не травят и премии получают. Кто же это говорил мне о печах КС? Или где прочел?.. Надо написать тамошним директорам, пусть поделятся… А то черт знает что получается: построили завод, на котором у печей ручной труд составляет до семидесяти процентов… И серы при обжиге теряем до пяти процентов… Сами себя грабим! И это в условиях, когда во многих смежных областях производства печи кипящего слоя давно на вооружении. А все этот Гипрохим. И когда — в век химии! Эх, если бы убрать эти ВХЗ да поставить уютненькие КС!.. Да механизировать бы выгрузку муки из крытых вагонов прямо в склад, без перевалки! Сколько будут стоять вот эти вагоны перед складом? И Каюмов еще вчера со своей идеей… Больной ведь притащился».

Дорофеев шел в сторону суперфосфатного. Слух привычно ловил шумы цеха. Он пересек железнодорожное полотно, вошел в помещение, где находились смесительные камеры.

Первый, кого он увидел, был Каюмов. Начальник цеха стоял почти под смесителями, задрав голову, засунув руки в карманы. Вот он отошел, пятясь назад, будто для разбега, и примеряясь, как ловчее вскочить на вершину огромного, запорошенного пылью цилиндра. Пятился, пока не наткнулся на Дорофеева.

— А-а, это вы, Сергей Петрович!

Надо очень долго, несколько минут, пристально вглядываться в любой из зубцов венцовой шестерни, чтобы поверить в то, что шестерня вертится. Кажется, солнце быстрее совершает свой извечный путь по небосводу.

Но шестерня движется. И вместе с ней вращается камера. В камере гудит, свистит, и вся она мелко подрагивает от внутреннего напряжения.

С того места, где они остановились, видна была запасная камера. К камере и выше вели ажурные лесенки, узкие, едва пройти одному, переходы с поручнями, белыми от муки, тянулись к дверям в аппаратную, к пультам управления и на склад готовой продукции, где «дозревали» заданный срок удобрения.

Дорофеев рассердился:

— Любуетесь! — Голос его был строг, как у учителя, заставшего ученика за недозволенным занятием. — Вам для этого бюллетень дали? Чтобы вы разгуливали но заводу?!

Каюмов не обратил внимания на взыскательный тон Дорофеева, доверительно взял его под локоть.

— А ведь и вы тоже пришли поглядеть, Сергей Петрович!

— Но я здоров! — Дорофеев сердито высвободил руку. — Я не на постельном режиме! И вообще…

— А все-таки она должна закрутиться быстрее, — улыбнулся Каюмов. — Мы ее заставим!