С тобой моя тревога

— Струмент мне нужен, Ванюша, нежная душа. — Дурнов вытянул из букета георгин и продел собутыльнику в петлицу, погладил цветок ладонью: — Я тебе нарисую, выточишь?.. А главное в моем деле — сварочный аппаратик. Такой, чтобы в карманах поместился… — Он взял тяжелый граненый сифон зеленого стекла, нацедил в стакан газированной воды. — Видишь эту штуковину? Так бы мне вместо цедилки сюда приделать шланг. Тонюсенький. Мы сюда кислородику накачаем. Того, который, как известно, не горит, но поддерживает горение… А в другую баночку с кишочкой мы карбидика! Плеснул водички на карбид, горелочку насадил махонькую — и действуй! Сделаешь, Ванюша?

— Ишь ты, рационализатор! — восхитился Одинцов. — Сделаю! Куда укроешь аппаратик-то?

— На квартиру перейду. Заховаю! Закажи, Ваня, нежная душа, музычку! Танго хочу… «Лиловый негр вам подава-ал манто…»

Они вернулись в поселок с последним городским автобусом. В окнах коттеджей кое-где еще горели огни. Пассажиров в город не было. Автобус развернулся на перекрестке и, не остановившись, умчался.

— Люблю, когда на улицах пусто. Ни людей, ни милиции. — Дурнов огляделся. — Даже собаки спят… А хорошо мы посидели, Ванюша!

— Да, тихо… А я люблю, когда людей кругом навалом.

— А вот и люди-человеки. — Дурнов остановился. — Не все спят, выходит. Есть и такие, у кого бессонница!

Навстречу им посреди дороги шли трое парней и девушка. На рукавах их были красные повязки. Они остановились в трех-четырех шагах от Дурнова и Одинцова.

— «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои», — продекламировал Дурнов и подался к тротуару, увлекая Одинцова, который поддерживал под локоть хромавшего больше обычного друга. — Уступаем дорогу правопорядку!

— Наши… Тепленькие, — сказал один из четверых спутникам и уже громко, обращаясь к загулявшим друзьям, предупредил: — На улице не петь, в общежитии — не шуметь. Чтобы все — тип-топ! Отбой !

— Потиптопали, Ванюша! Баиньки пора… Тип-топ, тип-топ…

Глава седьмая ИСКУШЕНИЕ

В общежитии Ольгу приняли как-то уж очень просто. В первый вечер, когда ее проводил Василий, было поздно. Все, кроме Любы, которая открыла ей дверь и вернулась к столу, уже лежали в постелях.

— Тихо!.. — сказала курносая Люба шепотом. — Здравствуй. Есть хочешь? Сыта… Ну, тогда ложись. Вот эта кровать — твоя… Подожди, шлепанцы тебе дам, разуйся у двери, чтобы не наследить.

Спать Ольге не хотелось. Она посидела на своей кровати, огляделась, потом подсела к столу.

— Чего читаешь-то? — спросила чуть слышно.

— Неорганическая химия.

— А-а-а!.. Учишься?

— В техникуме вечернем. Тебя как зовут?

— Ольга. Лихова Ольга… И работаешь, и учишься, выходит?

— Ага… А меня — Любой. Возьми, почитай что-нибудь. Или сделай мне бутерброд. Шифоньер открой, булка там и колбаса… тебе оставили. Может, тоже будешь?

Свет от грибка, поставленного на книгу, падает только на стол. Вся комната погружена в полумрак. Девушки спят. Иногда одна или другая во сне пошепчет что-то, вздохнет и повернется на другой бок. Только скрипнет пружинами сетка.

Ольга открыла дверцу шкафа. Дверца скрипит, и кто-то из девушек просыпается, просит:

— Тише вы, полуночницы…

— У нас коммуна. — Люба запивала бутерброд холодным чаем. — Обедаем в столовой, а ужинаем дома… Не совсем коммуна, конечно. На общий стол по двадцатке кладем. Дежурим по очереди. Вступаешь? По воскресеньям обедаем здесь. А остальные деньги от зарплаты трать куда хочешь. У нас еще черная касса есть. С соседней комнатой. Девять человек всего. Каждую получку по пятерке вносим, а кто-то одна, очередная, значит, сорок рублей получает да свою пятерку. Потом — другая. Вроде копилки получается. Тебе к скольки на работу? К восьми? Тогда не уходи, пока не позавтракаем.

Уже когда Ольга разделась и повесила черный свитер и юбку на спинку стула, Люба поинтересовалась:

— А вещи-то твои где? — И смутилась, поняв бестактность вопроса. — Извини… Нечаянно получилось.

— Обарахлюсь еще!

Ольга вынула из лифчика деньги, засунула их под подушку. Она хотела сказать еще, что такие тряпки, какие у нее были, Любке и во сне не снились; и шубка под норку, и платья всякие. Но промолчала: «Нашла чем перед девчонкой хвастать!»

Утром девочки постановили, что завтракать и ужинать Ольга будет с ними, хотя денег и не вносила.

— Садись, садись! — повелительно сказала Рита Белоусова и бесшабашно взбила пятерней бронзовое облачко волос. — Полопаешь и потопаешь… Ты, Ольга, принеси горчицы из столовки… Можно ведь?! Картошку вареную с ней — пальчики оближешь…

…Лихова не заметила, как прошла неделя и началась другая ее жизнь на воле.

— Твоя очередь мыть полы на складе и у заведующей, — сказала Настасья в конце работы. — Ты уж постарайся… А это тебе вот… Дома поешь. — Она подала ей сверток.

— Что там? — Ольга подержала в руках сверток и отложила в сторону, не разворачивая.

— Что да что. Мясо тушеное да маслица немного…

— Спасибо, — сказала Ольга. — Когда их мыть-то?

— Кончишь посуду — и иди. — Настасья ссыпала в ведро куски хлеба. — Ты того, старайся, девка!.. Особенно пыль у заведующей…