С тобой? Никогда!

– Все хорошо, моя девочка! – Я коснулся ее твердой плотью, продолжая целовать. – Я тебя люблю. Скажи, если нужно будет остановиться. Я не хочу причинить тебе боль.

– Нет. Не нужно останавливаться.

Но ей было больно. Как бы медленно, осторожно и плавно я не наполнял ее собой, она все же вскрикнула. Я замер, слушая ее дыхание, и, едва открыла она глаза, продолжил движение. Шепча ласковые слова на ухо, погасил новую вспышку боли. Мысленно ругая себя, обнял ее.

– Все нормально. Пожалуйста… Я хочу этого… – прошептала Даша, поглаживая мою спину.

И я снова вошел в нее, ощущая, что преград больше нет. Наполняя ее собой и давя своей тяжестью. Даша хрипло застонала и притянула меня к себе еще сильнее. Поцеловала горячо и почти отчаянно, будто хотела впитать не только вкус губ, но и мою душу.

Я двигался медленно, стараясь не делать ей больно. Даша шумно дышала. И я запоминал каждое ее движение и жадно вдыхал тонкий и нежный запах ее кожи.

Она выгибала спину от ощущений, а я удерживал свой огонь, любуясь ее эмоциями. Все, что чувствовал, было таким ярким и ясным: ласка, забота, любовь, преданность – прочные нити, которыми мы привязывали себя друг к другу. До последнего сильного толчка, после которого я лег рядом и целовал ее долго и нежно, не желая разорвать наши объятия.

– Даш, я обещаю тебе, – сказал я, приподнимаясь на локте, – это была последняя боль, которую я тебе причинил. Клянусь!

– В твоем распоряжении всего один шанс, – улыбнулась она.

Мое сердце сделало кульбит. Я не облажаюсь!

Поднялся, подхватил Дашку на руки и понес в душ. Аккуратно поставил ее на кафельный пол, включил теплую воду и сам встал рядом.

– Яр, у тебя… – она показала вниз.

– Знаю.

Ее руки инстинктивно прикрывали ладонями упругую грудь. Несмотря на то, что только что было между нами, девушка все еще смущалась собственной наготы, но я собирался сделать все, чтобы изменить это.

– Мы могли бы… – намекнула она, смущенно краснея.

– Нет, тебе нужно отдохнуть, – отверг я ее предложение, – иначе завтра все будет болеть.

Даша встала под струи воды, продолжая коситься на меня:

– Он что, так и будет теперь?

– Все время, пока ты рядом! – Я взял гель для душа и намылил ей плечи и грудь.

Даша опустила руки, позволяя мне любоваться своими округлостями.

– Ты самая красивая на свете, – прошептал я, намыливая ее живот, опускаясь ниже и проводя руками по бедрам.

– Это не так!

– Даже не спорь!

– Ты меня смущаешь…

– Привыкай! – улыбнулся я и поцеловал ее в губы.

39

Даша

Я ждала отца Ярика в коридоре детского хосписа. Ровно в полдень он подошел ко входу и тоскливо оглядел здание, потоптался на месте, словно не решаясь войти внутрь. Тогда я помахала ему рукой в окно, и мужчина сдержанно улыбнулся. Кивнув, он нехотя вошел.

– Давайте сюда куртку. Наденьте халат. Здесь так положено.

Мужчина замер, разглядывая разрисованные детской рукой стены. В его голове будто не умещалось понятие хосписа, в который, как считалось, отправляют умирать, и доносящийся из коридоров детский смех.

Он подошел к стенду с многочисленными фотографиями, на которых были запечатлены дети разных возрастов, наблюдающие с улыбками за аниматорами, ребятишки во время поездок в аквапарк и на концерты, и долго смотрел на них, затем внимательно изучил грамоты, благодарности, детские рисунки и только потом, вздохнув, натянул халат.

– Даша, ты думаешь, что мне точно стоит… – запнулся он, не договорив.

– Знаете, я долго думала об этом, – призналась я. – Через неделю у «Дайверсов» концерт с симфоническим оркестром, я хотела пригласить вас туда. Но это… совсем не то. Самое важное, что сделала музыка в судьбе вашего сына, находится в соседнем зале.

– Хорошо, идем! – кивнул мужчина.

Я отворила дверь, и до нас донеслись печальные звуки фортепиано.

За инструментом сидели двое: Ярослав на круглом стульчике и рядом, в инвалидном кресле, мальчишка – худой, бледный, с серыми кругами под глазами, в белой бандане, прикрывающей лысый череп, и зеленой больничной пижаме. Бровей у парнишки не было, и на изможденном лице выделялись огромные голубые глаза.

Ярик играл «К Элизе» Бетховена, а парнишка просто слушал, улыбаясь побелевшими губами. Слева от фортепиано сидели его родители: отец обнимал мать, и оба с трудом удерживали слезы.

– У него нет сил играть, – объяснила я на ухо мужчине, – поэтому он просто слушает, как Ярик играет.

Мальчишка внимательно следил за движениями пальцев Ярослава, и его собственные пальцы едва ощутимо подрагивали, словно повторяя их.

– Никто не знает, почему, но так бывает, что перед самым концом выдается несколько часов или дней, когда им вдруг становится лучше. Ванечке осталось недолго, но сегодня он может сидеть, может разговаривать, и даже боль отступила, дав ему короткую передышку.

Мужчина прислонился спиной к стене, не решаясь пройти в зал. Он слушал удивительную мелодию, полную печали и надежды, и по его щекам катились слезы.

– Вы должны гордиться им. Ярослав пошел своим путем, и он замечательный человек.