С тобой. Только с тобой!

Иное у меня на роду записано. Не ведаю, за чьи грехи жизнью горемычной расплачиваюсь, но иного мне не дано. Как я могу тебе сказать, почему отец нас бросил? Явно ведь моей вины в том быть не могло, если только самим фактом появления на свет его и создателя всего сущего разозлила. Так ведь и они постарались.

Не знаю я, почему мамка, несмотря на то, что ушёл, изменил и бросил с дитём, ещё и Степана от него прижила.

На что она надеялась? Батька тогда здорово на стакане сидел. Может, оттого и братишка хворает. Ну, что скажешь, может в этом моя вина?

Или в том, что мамка смертельно заболела?

Рак у неё в последней стадии. Дай бог до конца года промучается. А от государства помощи никакой.

Степану по инвалидности копейки платят, даже на хлеб не хватит, а мамку и вовсе бесплатно лечить не хотят. Такая к больным и сиротам щедрость.

Обезболивающие и вовсе отказываются выписывать, приходится у медсестёр контрабандой ампулы покупать.

Хочешь узнать, сколько они стоят?

А иначе мамка орёт от боли, не уснёшь.

А жалко–то её как. Мамка ведь.

За что ей всё это?

А ты спрашиваешь, почему.

Так карта легла. Хочешь – ложись, помирай, или выкарабкивайся. Может, есть лучший выход, только я его не отыскала. Теперь поздно чего-то менять. Черта проведена, обратно не перешагнуть.

Мамка помрёт скоро. А братишка на мне останется до конца дней. Я его в детский дом не отдам: он слабый, чувствительный, не выживет там.

Один бог ведает, сколько ему лет жизни осталось.

Ладно, сколько есть – все наши.

 Да я не в обиде. Свыклась с такой долей. Мне бы не мешали. Ты, например. Ну что пристал как банный лист, душу рвёшь? Отвали, а… Очень тебя прошу.

– Скажи, Вероника, что я могу для тебя сделать?

– Ты? Ничего не можешь. Я же говорила, что возраст у нас один, а прожила я намного дольше. Учись, живи. Я за тебя молиться буду. Впрочем, тебе же я нужна, правильно, как женщина?

 С этим всё просто. Как старому другу скидку сделаю. За двадцать баксов сговоримся. Глядишь, у тебя любовь волной смоет, а мне приварок. Да и спокойнее мне, если расстанусь не с любимым, а с клиентом. Как тебе такое предложение, осилишь двадцатку?

Шуршат по асфальту велосипедные шины, крутятся, опережая взгляд серебристые спицы, мелькают километры пути…

Мышцы свело, в глазах двоится…

Вдохнул, а выдохнуть не выходит…

Такая брат жизнь, мать бы её растак. Нет нынче граждан, нет общества. Осталось исключительно население, где каждый сам по себе, где сирые и убогие оказались на обочине. За сто первый километр теперь не ссылают,  разрешают патриотично с голода или от боли освободить место под солнцем.

Первый мужчина

Лёгок, как случайная связь,

Ветер приласкал на бегу.

Я тебе ни в чём не клялась,

И винить себя не могу.

Скоро будет Яблочный Спас.

Слёзы отложу на потом.

Ты меня немножечко спас.

И тебе спасибо на том.

В опыте наметился сбой.

Сохнет на губах молоко.

Просто я играла с тобой

В женщину, с которой легко.

Елена Исаева

Как обычно это и бывает, неожиданно, совершенно случайно, познакомился Вадик с милой девушкой, настолько очаровательной, прехорошенькой, что дух захватило, и челюсть отвисла.

Еле отыскал мальчишка эту важную деталь, едва не выскочившую за пределы удивлённого столь замечательной находкой организма.

Понятно, что сначала он девушку увидел, а только потом начал знакомиться, но это не так важно, как сам факт наличия на планете такой замечательной юной особы, которая воплощала в себе все, представляете, все мечты и грёзы.

Видели бы вы её обаятельный кроткий взгляд, обворожительно застенчивую улыбку, кукольное личико, стройный стан, плавные танцующие движения.

Вадику стало не по себе. Он-то думал, что придумал такой совершенный, исполненный чарующей гармонии образ, вообразил, а оказалось, что нет. Вот же она, совсем не иллюзорная, настоящая девушка-мечта.

Лёгонькое платьице, можно сказать, что его вовсе не было, потому, что контровый свет делал материю полностью прозрачной, парило, слегка развивалось, лаская то, что предназначено было вовсе не ему, дразня вседозволенностью.

Платье соприкасалось шелковистой поверхностью с изящными линиями божественного тела, отчего захватывало дух.

Длинные волосы медового оттенка струились по плечам, стекали за спину, запускали совсем не деликатные щупальца  в промежуток меж двух полушарий, послушных размеренному дыханию девушки, так волнующе колышущему эти волнующие холмики.

Ветерок шевелил воздушное шоу, облегающее тело, влекущее загадкой, раскрытой прозрачностью одежд лишь частично.

Вот подол платья бесстыдно метнулся между ног, ощутимо прикасаясь там, где секунду назад побывало вожделение юноши. Он позавидовал удачливости её наряда, которому посчастливилось ощутить живую плоть девушки.