С тобой товарищи

— Какой он, к черту, инвалид! — возмущался дед Назар. — Здоров, как бык. — И в сердцах добавлял: — Этот инвалид в поте лица трудится, чтобы побольше кому мозги свихнуть. Проповедник сатанинский, коза его задери. Замаскировался так, что голыми руками не возьмешь.

Он как-то снова пришел к Ивашкину. Вежливый, предупредительный Ивашкин встретил нежданного гостя со спокойным достоинством.

— Ты, мил человек, скажи, — начал дед Назар, чувствуя себя тонким и умным дипломатом, — какую ты такую тут секту организовал?

Ивашкин усмехнулся, присаживаясь на кран стула, ответил неторопливо:

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Ну как же так не понимаешь? Молитесь вы тут. Лешак вас задави, молитесь. Но зачем же такое творить, что младенцы у вас чуть ли с ума не сходят.

— Не понимаю, — изумленно приподнял плечи Ивашкин.

— Скажешь, что и Женю Кристиного не знаешь? — на невозмутимый ивашкинский тон выкрикнул дед Назар. Но это не произвело на Ивашкина никакого впечатления.

— Скажу, что не знаю, — холодновато отозвался он и встал. — И вообще я не понимаю, зачем вы ко мне пожаловали. Если вас волнует, что ко мне люди ходят, то я не виноват, что к вам они не ходят, — отрезал Ивашкин. — Я — инвалид. Работать не могу, да и не к чему: мне хватит моей пенсии. Антигосударственных и антиполитических действий не произвожу. А что в бога верую, так это моя воля.

— Да молись ты, хоть лоб разбей, — махнул дед Назар рукой. — Но вот ты себе пенсию под старость лет заработал, а слушателей своих от работы отговариваешь. Вот Кристина — молодая, здоровая, а кто ее подзуживает, чтоб на работу не шла?

— Никакой Кристины не знаю, — бесцветным голосом монотонно и твердо произнес Ивашкин.

Так и ушел ни с чем дед Назар, ничего не открыв, а только, как полагали ребята, навредив делу. Ивашкин по-прежнему бегал по городу с кошелкой и бидоном, раскланивался со знакомыми, быстро шныряя по сторонам серенькими беспокойными глазками. По-прежнему таскались к нему по вечерам старики и старухи.

Шурик и Катька, чтоб хоть чем-нибудь досадить Ивашкину за Женю, устраивали кошачьи концерты у него на крыше. Закутавшись в темное и встав на ходули, подкарауливали старушек где-нибудь на дороге, выскакивали внезапно из-за укрытия неестественно длинные, непонятные. Старушки вопили, открещивались, разбегались.

Хасан узнал про это, сначала посмеялся, а потом сказал, что их старание досадить Ивашкину приносит ему пользу.

— Старушки определенно думают, что вы черти какие-нибудь. И, конечно, еще больше будут верить Ивашкину. Глупость вы придумали. Надо не пугать, а вести с каждым верующим индивидуальную работу.

Об этой индивидуальной работе после случая с Женей в городе говорили много. Ребята знали, что к Жениной матери и к матери Марины приходили люди. Однако в их присутствии Кристина по-прежнему молчала. Упорствовала и мать Марины Обиженная несправедливостью человека, с которым прожила десять лет, утешение находила в молитвах и верила, что только через них придет и к ней, и к дочке Марине спасение. Каждый день к ней в дом заходила Кристя. Налитая злобой на тех, кто сейчас пытается разрушить в ее собственном сыне все, что Кристина фанатично создавала годами, она с большей силой тянула в свой узкий и странный мирок запутавшуюся женщину и несмышленыша Марину.

В больницу оно упорно не ходила. Только посылала Жене гневные письма с требованием ради спасения души не поддаваться на уговоры антихристов в образе человеческом. Письма эти Василий Прокопьевич Жене не отдавал. А однажды сам пришел к Кристине.

Она встретила его взглядом синих непримиримо-злых глав. Василий Прокопьевич подумал: «Злостная, видимо, сектантка. С такой говорить, что решетом воду носить».

Кристина сидела прямая, отвернув голову, и Василию Прокопьевичу видны были только слегка округленная щека и длинные немигающие ресницы. Он заговорил о сектах.

— Вы-то, наверно, знаете… Вон Семенов какой работник был! А сектанты сбили его с толку — семью бросил, ребятишек. Сейчас сам, кок неприкаянный, болтается, и дом без хозяина в запустение приходит. Зачем это, кому нужно? Богу? — Василий Прокопьевич тщетно пытался заглянуть Кристине в лицо. — Вот вы посмотрите на себя, вам бы жить красивой такой, а вы разве живете? И сына своего чуть не погубили.

Кристина резко повернула голову. И он увидел в ее глазах что-то похожее на мгновенный испуг.

«Пожалуй, сына то любит», — мелькнула у Василия Прокопьевича мысль. Он помолчал, стараясь найти слова помягче, но неожиданно для себя докончил жестко:

— Преступление ведь это — сектантство. Преступление. И вы должны понять это.

Кристина снова отвернулась, показывая ему только часть щеки и неподвижные ресницы.

Не упорное молчание и раздражало его, и волновало.

«Если не удастся ее переломить, Женю просто опасно будет возвращать домой. Такая на все пойдет».