Корницкий вопросительно посмотрел на жену. Та заметила в глазах его задиристый недобрый огонек.
- Скажите, товарищ Лазаревич, а коровник, голов так на сто пятьдесят, вы можете спроектировать?
- Антон! - с ужасом в глазах сказала Полина Федоровна.
- С подвесными путями, с автопоилками и силосной башней? А-а?
- Вы шутите, Антон Софронович?
- Нет!
- Антон! - со злостью крикнула Полина Федоровна. - Ты снова берешься за свое!
- Это ты цепляешься за свое, - уже не сдерживаясь, крикнул Антон Софронович. - Чего ты морочишь людям голову? Кому все это надо, если мы едем в Пышковичи?
- Ездил ты без меня в Испанию, в гитлеровский тыл! Мне к твоим затеям не привыкать...
- Я туда ездил временно. В родную деревню мы поедем навсегда.
- Ты одурел? С твоим здоровьем? Губить детей...
- И там живут дети...
Лазаревич быстро встал:
- Вы извините, но мне пора идти... Я забегу завтра... Вы остаетесь, Виктория Аркадьевна?
- Нет. Пойдем вместе.
Полина Федоровна проводила их. Вошла Надейка. Она, наверно, все слышала. Приникая к отцу, промолвила, заглядывая ему в глаза:
- И я, татка, поеду с тобой!
Корницкий, ласково гладя ей голову, сказал задумчиво:
- Милая моя! Пока я один поеду. Вы все приедете немного позже.
Попутная машина довезла Корницкого с железнодорожной станции до райцентра.
Кое-где виднелись голые печи, были сборные домики. Возле одного из них шофер возился с мотором старого трофейното "оппеля". Мотор работал с перебоями, постреливал. Антон Софронович спросил у шофера, где райком партии. Шофер, внимательно осмотрев Корницкого, молча кивнул на двери домика. Антон Софроновйч решительно ступил на крыльцо.
В кабинете секретаря сидел Евгений Данилович Драпеза. Увидав Корницкого, он встал из-за стола и двинулся навстречу.
- Антон Софронович!
Они обнялись и поцеловались. Корницкому казалось, что одежда Драпезы еще попахивает дымом партизанских костров. Глаза Корницкого заблестели, а на губах появилась широкая и теплая улыбка.
- Ну, рассказывай, Данилыч, где теперь наши гайдамаки?
- Где-то далеко на западе, Антон Софронович. Присоединились к гвардейской части и двинулись вперед. А меня, видишь, покинули тут.
- Слышал в обкоме. Ну и как, товарищ секретарь райкома?
- Трудно, Антон Софронович! Кругом, видишь, пустыня Сахара. Людей мало.
- А я, Данилыч? Возьмешь меня на учет?
- С дорогой душой. Могу хоть сегодня уступить свое место. Надолго к нам?
- Насовсем.
- Как - насовсем?
- А вот гляди, - доставая из кармана кителя и подавая Драпезе бумажку, проговорил Корницкий.
- Ого! Авторитетная организация. Но это ж, Софронович, невозможно!.. Ты видел свои Пышковичи?
- Нет еще. А что?
- Ни одной хаты, ни одного хлева! На всю деревню остался один петух. Да и тот, видишь, какой-то ненормальный.
- А что?
- Кого ни встретит - клевать кидается. И старается, подлюга, как раз в глаз нацелить.
- А люди там есть?
- Люди-то есть, но им, как и всюду, не к чему руки приложить. Послали мы туда председателем, если знаешь, Ефима Лопыря. Он в бригаде Иванова командовал хозяйственным взводом.
- Ну и что?
- Ну и ничего.
- Скверно, если ничего. Ты меня подкинешь в родную деревню?
- Хоть сейчас. Но, может, ты голодный? Зайдем ко мне подкрепимся. А-а?
- Благодарю. Я подзакусил на станции.
Потрескивая и постреливая мотором, "оппель" въехал в Пышковичи. Корницкий, который сидел рядом с шофером, видел повсюду давно знакомую ему картину: обуглившиеся в пожарах деревья, землянки, среди которых то тут, то там невесело торчали на пепелищах печи.
Посреди улицы подросток в лихо сдвинутой на один бок пилотке дразнил прутиком рыжего петуха. Петух старался, минуя прутик, подскочить и клюнуть хлопца. Услышав треск мотора, хлопец выпрямился и, заинтересованный, подался к машине, откуда вылезли Корницкий и Драпеза. За хлопцем, пригнув голову, гнался петух. Хлопец, не оглядываясь, отбивался от него ногой.
- Здорово, земляк! - весело сказал Корницкий. - Как тебя зовут?
Глаза хлопца были с восхищением устремлены на Золотую Звезду Корницкого.
- Костик, - ответил он. - А вы - дядька Антон?
- Глаз у тебя партизанский. Не Таисин ли ты сын?
- Да.
- Мать жива, здорова?
- Да.
- Ты Лопыря не видал? - спросил Драпеза.
- Лопырь дома, - отбиваясь от петуха, ответил Костик. - Празднует победу над немцами.
- Крикни его сюда.
Костик бегом кинулся к Лопыревой землянке. Здоровенный, небритый, потный от выпитой горилки, Лопырь сидел вместе с гостями за столом. На столе миски с едой, бутылки, стаканы. Гости, стараясь не обидеть хозяина, делали вид, что с интересом слушали, как он говорил:
- Немцы сюды во, а мы во туды. Немцы туды, а мы сюды. И во им. Трясовица в нос. Понял, Карп?
- Чтоб тебя утки затоптали! - воскликнул тоненьким голоском старик. Понял.
- А ты говоришь - хозяйственный взвод. Мы, брат, кормили и поили целую бригаду. Дисциплинка!
Правду говоря, Драпеза не твердо верил, что Корницкий навсегда приехал в Пышковичи.