С точки зрения Карфагена

О происхождении лигуров доселе ведутся споры, но доминирует версия, что они являлись доиндоевропейским коренным населением Европы. Это косвенно подтверждают древнеримский историк Руф Фест Авиен и грек Страбон, считавшие, будто лигуры с кельтами враждовали, а их обычаи при внешнем сходстве были принципиально различны.

Как произошло основание Массилии во всех подробностях неизвестно, но мы можем отчасти реконструировать это событие опираясь на логику и сохранившуюся легенду о фокейском мореплавателе Протисе.

Около 600 года до н.э. плюс-минус три-пять лет, Протис с экипажем высаживается в удобной бухте, прикрытой с запада и востока двумя горными хребтами. Вероятно, это произошло ближе к осени, если учитывать, что из Фокеи корабль (или несколько кораблей) Протиса вышли весной, с началом безопасной навигации, к тому же некоторое время моряки после перехода отдыхали в Италии.

Бухта, получившая название «Лакидон», была известна и ранее — судя по письменным и археологическим данным ее посещали выходцы из восточной Греции и этруски, но поселений здесь не основали. Протис, скорее всего, точно знал куда направлялся, выбрав именно этот пункт назначения, привлекательный не только защитой от морской стихии — двумя скалистыми мысами, — но и основой основ любой колонизации: достаточным количеством пресной воды, стекавшей с возвышенностей.

Вскоре состоялось знакомство с лигурами, а именно с племенем сегобригов, находившихся на стадии перехода от Бронзового к Железному веку. Это опять же подтверждают археологические данные — в окрестностях нынешнего Марселя раскопано немало деревень сегобригов, относящихся к интересующему нас периоду.

Поскольку лигуры и раньше общались с чужеземцами, приходившими на больших кораблях, царь сегобригов Нанн (Наннон) прослышав о появлении греков нанес визит на побережье — поинтересоваться, что за товары привезли люди из-за моря?

Протис, отлично помня о методах финикийцев, старавшихся не ссориться с туземными племенами и задабривавших варваров невиданными гостинцами, преподнес Нанну богатые подарки — мы почти уверены, что это были стеклянные побрякушки, копеечные амфоры и шерстяные ткани. Сиречь, ничего такого, что могло бы ввергнуть Протиса в нищету, но для захолустных лигуров выглядело изобильными и потрясающе роскошными дарами.

Нанн приглашает Протиса к себе в поселок — еще бы! Какая щедрость! Какая доброта! В дороге Протис умасливает царя проникновенными речами о том, что было бы очень неплохо, прямо-таки замечательно, основать на берегу торговую факторию, по-гречески «эмпирию», куда лепшие друзья славного и могучего повелителя Нанна, — фокейцы, а не какие-то там жмоты-финикияне! — смогли бы привозить еще более удивительные товары и вести с благородными сегобригами выгодную торговлишку?

Так как, ваше величие, по рукам?..

Его величие, будь он самым варварским варваром, прекрасно понимал, что верить чужеземцам на слово не следует, а надо бы привязать их к себе некими священными и нерушимыми узами. Выход напрашивается сам собой: брак, освященный богами. У Нанна как раз на выданье находилась родная дочь-кровиночка, чем не пара?!

Дальнейшее описано у нашего старого друга Юстина в «Эпитоме»:

«…Случилось так, что в этот день царь был занят приготовлением к свадьбе своей дочери Гиптис, которую он готовился отдать в замужество тому, кто будет выбран ему в зятья по обычаю этого племени — во время пира. На пир были приглашены все сватавшиеся [к девушке], в качестве гостей пригласили и греков. Затем привели на пир девушку, и, когда Гиптис получила от отца приказание подать воду тому, кого она изберет себе мужем, она, пройдя мимо всех прочих, повернулась к грекам и подала воду Протису, который, став из гостя зятем, получил от тестя место для основания города. Так была основана Массилия около устья реки Родана, на далеком заливе, где море как бы образует угол».