С того дня и после. Срубленные зимой

Когда Бог замолкает в человеке‚ вступают иные голоса‚ мерзкие и пакостные. Которые ждут только часа‚ чтобы насмердить тебе в душу.

Но наперекор всем поганцам голоса из высокого далека: наставления отца и поучения матери.

– Пинечке‚ – позвала мама. – Мы тут уже многих знаем. Которые за нас – тех больше. Которые за них – тех меньше.

– Иди прямо‚ – велел папа. – Иди долго. "Направляющий шаги" готовит лекарство еще до болезни.

За кладбищенскими воротами его ждал Пятикрылый Серафим с миской каши. Пинечке встал перед ним и бормотнул вдруг себе на удивление‚ невесть чьими словами:

– ...и наступили ужасные дни‚ и пугало меня время‚ и ушел я вслед за скитальцами по повелению ангелов и святых. Они говорили: встань и иди‚ сын человеческий! Черпай воду из живых источников‚ утоляй жгучую жажду‚ пока не залечатся раны и изъяны... Давай кашу‚ что ли?

И стал есть на дорогу. Большой ложкой. "Чтобы силой той трапезы..."

Он ел‚ а каша не убавлялась.

9

Сказал тот‚ кто сказал: "Вот двое играют в прятки. Один прячется‚ а другой не идет на поиски. Прячется Бог‚ но человек не ищет Его. Представьте себе‚ как же Он страдает!"

Пинечке уходил на поиски‚ и его провожали всем городом.

И всем городом волновались.

Редко кто отправлялся через степь‚ в дальние дали‚ а из ушедших мало кто возвращался. Будто в самой степи‚ за неблизким увалом‚ поджидала путника бездна‚ в которую он и проваливался без возврата. Будто подстерегали его соблазны в нечистой земле‚ бесовские злохитрия‚ от которых сердце слабеет‚ ум смущается‚ вера иссякает.

– Кто же нас станет веселить? – кричали провожающие. – Кто нам споет и спляшет? Пинечке‚ сделайте хоть напоследок смех сквозь смех!

Пинечке сделал им на прощание смех сквозь смех: "Гоп‚ гоп‚ выше‚ выше!.."‚ но получился почему-то плач сквозь плач‚ и все горько зарыдали.

– Я вернусь‚ – утешал их Пинечке. – Всё выясню и вернусь. И тогда уж мы повеселимся.

Из лавки его поманил Янкеле Кишкемахер‚ сытый и непробиваемый:

– Скажешь там. Ну‚ там‚ кому надо... Когда реб Ицеле стало плохо‚ я подарил восемь минут собственной жизни.

– Все подарили.

– Все... Я подарил восемь минут такой жизни‚ какая вам и не снилась! Скажешь там.

Нахальством и у Бога возьмешь.

Из караульной будки ему покричал Ваничке, инвалидный солдат:

– Замолви словечко!

– Где?

– Да хоть где. Меня бы в гвардию. Мне во дворец.

– В какую же гвардию‚ когда ты без уха?

– А чтоб отросло.

Все бежали следом‚ все суматошились‚ и каждый просил отхлопотать. Для Липечке – удачу. Для Лейбечке – надежду. Для Лейзерке – от всякого ему радость. Для грустного воришки Шимеле – полные у всех карманы. Лишь Пятикрылый Серафим ничего не просил‚ а глядел вслед Пинечке с тоской и томлением.

На улице‚ возле дома‚ терзалась в печали Фрима-вдова. Не в обычае женщины сидеть без дела‚ и Фрима капала пока что слезой на чумазый чугунок‚ оттирала его до блеска.

– Я пойду‚ – сказал Пинечке. – Я должен. Пока ноги не стоптались. Пока могу по прямой.

В печи у Фримы томился чолнт на субботу‚ вздыхал‚ пыхтел‚ ворчал под крышкой‚ как осуждал за легкомыслие. А Пинечке стоял‚ прикипев к месту‚ нанюхивался на долгую дорогу‚ напитывался домашним запахом перед холодными‚ бездушными‚ безвкусными пространствами.

Мужчине – прорывать ограду. Женщине – ее укреплять.

– Идите‚ – сказала Фрима. – Только не забирайтесь далеко. Чтобы обратная дорога стала короче.

Всякому известно‚ что высокому не следует жениться на высокой‚ худому на худой и толстому на толстой‚ чтобы в их детях не усилилось это до безобразной степени. А пухлая Фрима с тощим Пинечке – нормальная была бы пара!

Стояли – вздыхали согласно.

Прибежал впопыхах сват Меерке с опавшим животом‚ не подложив под одежды подушечку. Кричал‚ заламывал руки в последней попытке удержать:

– Любая боль – только не боль сердечная! Любое зло – только не злая жена!..

А Фрима была доброй.

– Это вам‚ – и протянула узелок. – Хлеб съешьте‚ а крошки оставьте. Хоть что будет на память.

– Фрима‚ – сказал на прощание. – Знаете ли вы‚ как царь ест блины?

– Как царь ест блины‚ – повторила она со вздохом. – Где царь и где мы‚ Пинечке.

– Так я вам скажу. Пекут много блинов‚ и шьют из них просторный халат с карманами‚ и наливают сметану в один карман‚ а в другой – мед‚ а царь ходит по дворцу в блинном халате‚ отрывает куски от подола‚ макает в сметану‚ потом в мед – и в рот. Вот так царь ест блины.

– Пинечке‚ – без звука сказала Фрима–вдова. – Я напеку вам таких блинов! Пышных‚ пупыристых‚ почище царских. Не уходите‚ Пинечке‚ жизнь моя‚ сердце мое‚ не надо! Вы ведь мой самый лучший! Вы ведь мой самый лучший...

Старики на бугре спросили:

– Далеко собрался?

– Далеко.

– Увидишь избавителя – поторопи.

Пинечке шагнул в степь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПО ПУТЯМ И СТРАХАМ

1

Небо нуждается в помощи человека.

Небо‚ да-да‚ небо!

Небо – такое неподступное! – стынет в несбыточном ожидании‚ пока человек догадается‚ отлипнет от привычного стула‚ отыщет свой путь.

Чтобы появилась дорога‚ надо ее протоптать. Чтобы не зарастала дорога‚ надо по ней ходить.