С того дня и после. Срубленные зимой

Набежали толпой юркие‚ кривоватые человечки‚ вздернули кверху новый призыв: "Пробудим уснувшие вулканы!" И убежали куда-то. Должно быть‚ пробуждать.

Один задержался без причины‚ ухнул‚ взвизгнул‚ обскакал вокруг‚ взбрыкивая коленками‚ проорал в запале:

– Знать не знаю! Соображать не соображаю! Не по годам глуп! Не по сединам туп! А достижения налицо!..

Ускакал.

– Это чего было? Кто и откуда?

– Тумтумы‚ – пояснила баба. – Лихие идиоты. Земли нашей погибель.

– Завоеватели?

– Свои. Кровные. Не завоеватели‚ а засмердители. Мы‚ вроде‚ таких не рожали‚ да они сами проклюнулись.

– Мутация‚ – произнес Пинечке не своим голосом и подивился на незнакомое слово.

– Хренация‚ – подтвердила баба. – Дерьмо развесное. А по-нашему гнусь.

И снова заквакало пакостно‚ будто гнусь порадовалась. Цеплючая и кусучая.

3

Всякое на свете доступно всякому‚ но не всякий всякого заслуживает.

Жмурились на солнце петухи‚ задрав головы‚ жмурились летучие мыши‚ и говорили петухи с небрежением: "Мы смотрим на свет‚ мы видим его‚ свет этот для нас‚ а вам‚ слепоте‚ что за резон?.." И было: пришел царь в город и приказал: "Всех петухов по дворам порезать‚ и в суп!" А назавтра проспал царь сражение‚ разгневался и вскричал: "Почему петухи не пропели?" Сказали ему: "Разве не ты повелел: всех петухов порезать и в суп?" Пошел царь своим путем и позабыл про тот город‚ про петухов позабыл‚ а летучие мыши плакали-убивались. Спросили их: "Что вам‚ незрячим‚ до петухов?" Ответили: "Нет петухов – нет света – нет нам надежды..."

Стена протянулась вдаль от реки. Высокая‚ бесконечная‚ непонятного назначения: прямой линией в неизвестность.

Долгий день. Гулкие шаги. Беспокойные мысли. Шли – углублялись в нехоженые края тумтумов и кафторим‚ где путешественники не бывали‚ и карт не составляли‚ и проб не брали на доброту‚ сочувствие и на ласку. Временами Пинечке прикладывал ухо к стене‚ слышал перестук молотков‚ скрежет ковша по камню‚ далекие взрывы. Дворняга-трусиха поскуливала от боязни. Кошка насупливала бровки и когти выпускала ненароком. Может‚ чудище притаилось за стеной‚ прелютый дракон с ядами неисцелимыми‚ матереубийца чешуйчатый‚ изрыгающий брань? Может‚ упряталась за стеной страна могил‚ наполненная злодеяниями‚ ужас и бездна‚ тьма кромешная‚ пасти разинутые? А может‚ огорожены ею нечистые народы‚ великие воинства Гога и Магога‚ мелкие‚ свирепые‚ кусучие‚ с непомерными ушами: на одном спят – другим прикрываются? Тоже не исключено. Проскребут камень‚ подомнут стену‚ отверзят проходы на исходе дней и повалят оттуда – к содроганию народов – бурляще кишащим месивом: мохнатые‚ беспощадные‚ трупоядные.

И некому будет погребать мертвых.

Они шли вдоль стены‚ и Пинечке говорил к успокоению попутчиков:

– Пройдем землю Гумик‚ пересечем Пумперникель‚ обогнем дебри Илойские‚ где от львиного рыка горы рушатся‚ дубы валятся‚ зубы выскакивают из десен. А там и остров Ваквак: девы растут на деревьях‚ общее вызывают изумление‚ и птица-гусь проклевывается из почки‚ жиреет-вызревает на ветке. Одни говорят: птица кошерная‚ и есть ее разрешается. Другие говорят: это и не птица вовсе‚ и есть нельзя. Но это для меня‚ а вам пожалуйста.

Еды у Пинечки не было‚ но он обходился и так. Вынимал из кармана единственную крошку‚ взглядывал на нее и сыт.

– Есть местности‚ где израильтяне имеют своих царей‚ они пользуются силой и властью‚ правят и повелевают Дойдем – передохнем.

Ночами Пинечке закладывал руки за голову‚ размышлял-высматривал‚ как маршруты прокладывал по небу‚ пути караванные‚ звериные обходные тропы. Ночами Пинечке выпевал колыбельную‚ утишал-убаюкивал неспокойных своих попутчиков: "Жил-был царь. У царя – царица. У царицы – сад. В саду – дерево. На дереве – птица..." Ночами пес стонал‚ пыхтел‚ взлаивал‚ переживал во сне непрожитые еще опасности‚ а кошка кричала пугающе и стену драла когтями‚ будто желала дотянуться до обидчика. Опасность сблизила их и сдружила‚ и поутру кошка делилась с псом своей ночной добычей. Да и попробуй не поделись‚ когда рядом с тобой не простая дворняга‚ недотепа-охламон‚ а буль-буль-буль по слухам и еще дог-дог. Поневоле станешь доброй.

Дневные горести. Ночные опасения. Предрассветные зябкости. Когда рабби Элиезер – блаженной памяти – ложился в постель‚ то непременно говорил при этом: "Пусть. Пусть все невзгоды и терзания Израиля перейдут ко мне на ночь‚ чтобы люди спали спокойно". Все невзгоды переходили к нему и все страхи; Израиль проводил ночь в покое и облегчении скорбей‚ а наутро рабби Элиезер отсылал терзания по их адресам. Не стало рабби Элиезера‚ и ночи вновь наполнились терзаниями. "Царь умер – царица зарыдала – ветка сломалась – птица улетела..."

4

Встал редут у дороги. Вал земляной. Пушчонка хоботком книзу. Боеприпасов прорва. Посреди редута стоял Петя Умойся Грязью‚ кавалер-бомбардир‚ фугасы перекидывал через стену.

Перекинет и приосанится. Перекинет и ус подкрутит.

– Петя‚ – сказал ему Пинечке. – Вам Яша Хренов привет передавал. У него порядок на всех фронтах. Труба трубит‚ Яшкеле шагает.

– Яшка‚ – порадовался Петя и фугас перекинул. – Друг золотой!