С того дня и после. Срубленные зимой

Фугасы рвались за стеной с оглушительным пуканьем и наносили существенный урон – не разобрать кому. Может‚ для того и стены городят‚ чтобы не углядеть и не обеспокоиться? Но что‚ если откроется неприметная калиточка в стене‚ выйдет оттуда задымленный‚ порохом обожженный страдалец‚ встанет на виду у народов и носом пошмыгает? "За что ж вы меня? Чем нехорош?.." И руки стеснительно провиснут вдоль тела.

– Кого взрываем? – поинтересовался Пинечке.

– Кого надо‚ – ответил Петя. – А кого не надо‚ того не взрываем.

– А не часто ли‚ Петькеле? Не поберечь ли запасы для стоящего дела?

– Не часто. В самый оно раз. У фугаса срок годности кончается. Надо потратить.

Но раскрывались уже потрясенные пространства‚ как отпахивались услужливо двери. Проглядывали необозримые глубины анфиладами великолепных залов‚ и оттуда‚ с отдаления‚ неспешно наплывало Высочество со страданием во взоре‚ всякого благочиния исполнено‚ подошвами не касалось земли. На плече мантия‚ на голове корона‚ в котомке скипетр‚ да летел поверху двуглавый орел‚ крыльями его опахивая‚ выговаривал с укором:

– Порядочные орлы на монетах‚ на гербах‚ на дверцах карет. А мне‚ жертве преданности: летать – крылья трепать?

Знаете ли вы‚ как царь ходит в народ? Берут народ – какой ни есть и сколько ни есть – и гонят его к царю. Страх охватывает каждого и великий трепет‚ все замолкают на подходе‚ а замолкнув‚ падают на лица свои: излить благоговение и признательность. А тут! К ним! Собственной персоной!..

Петя-бомбардир подскочил как уколотый‚ выдохнул в неистовом восторге:

– Ваше безграничное Высочество! Самодержец и громовержец! На посту При фугасе И потому встречи не было!

– Уходим в изгнание‚ – пояснило Высочество. – Мы‚ орел и царское достоинство. Горе познали. Горечь духа. Огорчение с отречением. Ибо безмятежная дремота общества. Есть истинная причина погибели.

Присело на травку‚ котомку развязало‚ стало скипетром орехи щелкать. Каждому чтоб по ядрышку.

– Терпеть‚ – говорило‚ – сил не стало. Народ пошел распойлив и буйлив. За водкой драки‚ будто за хлебом. Рубаху пропивают с плеча‚ сапог с ноги‚ куру в перьях и козла в шкуре. Жен уступают в пользование: за вино и за брагу. Матерей в богадельни сдают‚ чтоб не корили‚ а собак в доме держат. Мор велик‚ житью поруха‚ ворья-попрошаек – не продохнуть: сначала выскулят у тебя‚ а потом вышарят. Ходи и оглядывайся.

– Где праведные люди?! – вопиял орел двумя головами. – Где те‚ что приветы получали с Небес? Знаки Божественного благоволения? Одни кругом обмылки.

И ядрышко сгрыз.

– А эти‚ – добавило Высочество. – Образованные. Хуже нет. Мы им: нормальное состояние шлагбаума – закрытое. Чтобы аварии не сотворить. Они нам: нормальное состояние – открытое. Мы им: отмененное частично отменяется полностью. А они: реформы-реформы! Из большого получают малое‚ из малого не получают ничего. Мы опять: ненависть не добавляйте к ненависти‚ а они утеснения нам чинить‚ нестерпимые укоризны. Сотворили из нас страшилище‚ для детей и скудоумных‚ послушание черни обратили в поругание: подкопы под царя копать‚ бомбами взрывать А бомба – это больно.

И больше ничего не сказало‚ в мантию запахнувшись. А орел заключил не без важности:

– Sapienti sat – мудрому достаточно.

– Ваше Высочество! – вызвался Петя‚ кавалер-бомбардир. – Дозвольте трон отвоевать?

– Мы теперь не Высочество и мы не ваше. Делайте по своему усмотрению. Нужен трон – отвоевывайте. Не нужен – не надо.

– Не надо так не надо‚ – с легкостью согласился бомбардир. – Какое у нас усмотрение? Без приказа и портянку не перемотаешь.

Взял фугас‚ кинул его с ленцой‚ а тот упал поодаль‚ перевалился с бока на бок пузатым увальнем‚ но пуканья не произвел и ущерба не нанес.

– Видал? Срок годности кончился. Перестаю кидать.

И спать пошел.

– Петькеле‚ – позвал его Пинечке. – А не лучше ли‚ Петькеле‚ семена разбрасывать‚ пилить-строгать‚ детей поднимать? Снимите уже мундир‚ Петькеле: что вам этот фугас?

А из редута храп.

Высочество огорчилось в душе‚ но вида не подало. Лишь губой покривило да боль превозмогло:

– Тумтумы кругом. Жалкие твари‚ завистью переполненые. Пьют из одного стакана‚ а глядят в другой. Их подошло время.

– Не огорчайтесь‚ – утешил его Пинечке. – В этой жизни и собака может сделаться львом. Но в том мире все возвратятся на свои места: собака будет собакой‚ лев львом.

– Нам это известно‚ – ответило Высочество‚ свысока и с достоинством. – В нашем роду не бывало собак. Сказано издавна‚ и про них тоже: начало их сладкое‚ а конец горек.

И взглянуло со строгостью. Был у Высочества такой глаз‚ от которого душегубы валились замертво‚ а у женщин случались выкидыши. Было у него непомерное изумление:

– Что за вид? Что за наряды? Кто ты таков?

Орел тоже поглядел на Пинечке и отпал в негодовании:

– Еврей кочевой‚ праздношатающийся! Ермолку снять. Бороду укоротить. Пейсики оборвать. Дабы видом своим не дразнил обывателей‚ скоплением на улицах не заполонил сердце империи.

– Так нет же империи‚ – напомнил Пинечке. – Кончилась.