С того дня и после. Срубленные зимой

– Огонек‚ – сказал человек со стены. – На той стороне. Будто свечечку зажгли.

Пинечке побегал вдоль стены‚ поискал‚ нашел малую щелочку. На той стороне тьма-тьмучая‚ зги не видно‚ лишь огонек трепыхался слабенький‚ как в ладонях запрятанный. Да шевелился кто-то по кругу робкой‚ неприметной тенью‚ ногой подтоптывал‚ рукой подмахивал‚ под нос проборматывал с боязнью:

– Как не затухнуть этой свечечке‚ так не затухнуть и памяти по Калману-Залману‚ Береле-Шмереле‚ Сореле-Двореле...

Это были свои‚ и Пинечке позвал:

– Которые во мраке. Покажитесь.

Дрогнуло и загасло‚ будто испугалось‚ а оттуда зашелестело сорванным голосом:

– По субботам. Чтобы своих не забыть. Но если нельзя‚ мы перестанем.

Это требовало продолжения‚ и Пинечке спросил:

– Как звать‚ идн‚ и из каких краев?

– Края здешние‚ – ответили с заминкой‚ – гнилые и прелые‚ а звать Михаил Маркович.

– А по нашему?

– Мендл. Я Мендл.

– Это другое дело‚ – сказал Пинечке. – Тунгусу быть тунгусом. Зулусу зулусом. А Мендлу Мендлом.

– Тебе хорошо говорить‚ – пожаловались из темноты. – А у нас тина невылазная. Мокреет вокруг. Воды поднимаются. Болота подступают. От сырости душа мокнет. Самое время затаиться и пересидеть.

– А вас сколько?

– Нас уже нисколько. Все ушли‚ один я остался – "Дурак дураком". Привык. Прикипел. Подстроился. В закрытый рот и муха не влетит.

– А тебе что за это?

– Жив‚ – сказал просто. – Тоже не худо.

– Разве это жизнь? – закричал Пинечке. – Воды поднимаются! Болота подступают! Одумайся и остерегись!

А он:

– Я пересижу. Скоро‚ говорят‚ лучше станет. Вот стену достроят и утихнут‚ дадут и нам подышать.

– Кто это сказал?

– Человек‚ заслуживающий доверия.

– Тоже тумтум?

– Тумтум‚ – шепнул. – Но из передовых.

А в ответ снова заквакало гнусно и пакостно‚ в сладостном предвкушении мерзости.

8

Посреди ночи набежали тумтумы в спецовках‚ подхватили Пинечке под локотки‚ поволокли к стене.

– Шабес! – кричал‚ вырываясь. – Шабес-суббота!..

Куда там!

Гремело впереди. Шумело и шипело. Стучало и бренчало железом по железу. Клали кирпич с двух сторон‚ скрепляли раствором‚ стремительно шли на сближение‚ и просвет оставался на малые сроки.

Сунули в руки лопату‚ дали тачку об одно колесо: "Живее‚ дядя! Не на танцульках! Наваливай‚ Пинечке‚ доверху‚ отвози и опять наваливай‚ а остановишься – отшпыняем".

Собака помогала тащить‚ кошка – наваливать‚ петух бежал впереди и дорогу расчищал‚ а в перерыве Пинечке пал на землю‚ стонал‚ сипел‚ легкие выворачивал: чтоб на них казни египетские! Когда в кровь обратились все воды Нила‚ кровь капала со стен фараонова дворца‚ фрукты сочились кровавым соком‚ и слюнные железы у египтян тоже выделяли кровь. Когда жаба – громадная и отвратительная – вылезла из речной тины и отрыгнула мириады меленьких жаб‚ которые кишели во дворцах‚ в домах и постелях‚ впивались в тела‚ прыгали в еду и вино‚ квакали в желудках у египтян. Когда навалились вши с саранчой‚ град‚ мор с нарывами‚ тьма непросветная и истребление первенцев.

– Предупреждаю... – хрипел Пинечке. – У нас исторический опыт. Мы уже строили ваши пирамиды. Известно‚ чем это закончилось.

Изобразил на лице плач сквозь плач от непереносимой муки‚ а они завопили дикими голосами "Даешь Варшаву!"‚ единым махом достроили стену.

Радость. Восторги. Рукоплескания.

– Пинечке‚ – позвала мама. – Приговор уже подписан. "Посмотришь на место‚ где они были‚ и вот – нет их..."

Поднималась вода на запруде‚ медленно‚ грузно‚ неумолимо. Чавкала. Чмокала. Булькала. Хлюпала. Ленивыми исходила пузырями. Бурая‚ гнилистая‚ замшелая вода из недр-болот-скважин‚ которой загородили протоки.

Залила норы. Затопила могилы. Смыла муравейники. Накрыла с головой змей-ящериц. Догнала‚ не торопясь‚ зайцев с лисами. Поднялась по стене и потекла струйками на их сторону.

Потом потоками.

Потом водопадом.

Бурлило ключом. Прибывало на глазах. Покрывало ноги‚ недвижные от ужаса. Поднималось по туловищам. Затекало в разинутые рты и оттопыренные уши. Смыкалось над головами. Всплыл с той стороны и перетек через стену Мендл – "Дурак дураком"‚ мокрый и дрожащий‚ и поплыл по струям в указанном направлении‚ без воли-желания.

– Мы что? – говорил согласно. – Мы ничего. За ласковое слово горы своротим.

А струи затекали в карманы.

– Пинечке‚ – позвал папа. – Воды дошли до души твоей! Беги уже‚ Пинечке.

Пинечке знал: папа по пустякам не обеспокоит. И потому побежал по пояс в воде‚ задыхаясь‚ раскидывая тяжелые брызги. Кошка на плече. Петух на голове. Собака в руках. Печаль в сердце.

На верхушке холма он остановился и поглядел назад.

Светало без радости. Брезжило без надежды. Нехотя разгоняло стылую муть. Скверные воды покрывали землю‚ болотные сумрачные воды моря Печали‚ которое затопило мир. Не расцвечивалось под солнцем лазурью‚ не заигрывало под ветром вспененными барашками‚ не радовало глаз многоцветным парусом. Тяжестью навалилось море Печали: мертвое‚ торфяное‚ пахучее‚ всякую надежду похоронило под собой.