С того дня и после. Срубленные зимой

Шла война. Та самая‚ про которую говорили‚ что она последняя. Та самая‚ с которой повели отсчет: Первая мировая. Родственников моих выселяли из прифронтовых районов‚ где пребывание их считали нежелательным‚ родственников моих брали в заложники‚ а "в случае измены со стороны еврейского населения‚ заложники будут повешены". Год подходил к концу‚ первый военный год‚ и лиц иудейского вероисповедания изгнали вдруг поголовно – из Курляндии и Ковенской губернии. За двое суток всех вывезли из Ковны: даже рожениц‚ тяжело больных с сумасшедшими‚ раненых солдат с Георгиевскими крестами. Товарные составы покатили прочь‚ в неизвестном направлении‚ и мелом было начертано на них: "шпионы". Холод в теплушках‚ теснота‚ спертый воздух‚ груды тряпья и грязных подушек‚ здоровые вповалку с тифозными: вагоны содрогались от стона и жалобного детского плача. Как вывезли мою маму‚ в какой теплушке, этого я не знаю. В свое время не спросил‚ не знал даже‚ о чем спрашивать‚ а она не сказала. Знаю только: маме повезло. Она попала под Москву‚ в маленький городок‚ где жил ее дядя-холостяк‚ зубной врач Соломон Нахманович Рит. Было это в пятнадцатом году. И было то Сергиево.

Лаврой знаменито Сергиево. Сергием Радонежским, основателем‚ к которому идут на поклонение. Лавра – она что город: по многолюдству‚ притяжению и потреблению пищи. Монахи – мастера хлебенного помеса – замешивали тесто с приговором: "Лишь ангелы с неба не просят хлеба!" Монахи-хлебопеки ставили в печь ржаные караваи‚ двери притворяли озабоченно – не надуло бы‚ ступали неслышно‚ говорили негромко‚ чтобы хлебы не осели. Квасовары отменные были в монастыре‚ квасы наквашивали дрожжами: квас сладкий и квас кислый‚ житный‚ медовый‚ яблочный‚ ягодный. Монахи-хлебодары распластывали печёное чудо на крупные ломти‚ раскладывали на столах под навесом: "Просим нашего хлеба есть!"‚ ставили квас в жбанах и уходили без оглядки. Звенел звонок на перемену‚ через улицу стайкой набегали гимназистки, и мама моя с ними‚ прошмыгивали в монастырские ворота‚ сторожко пристраивались на скамьях пугливыми синичками‚ поклевывали мягкий‚ душистый хлеб‚ вытягивали до донышка монастырский квас. Что это был за хлеб! Что за квас! Пенный‚ пахучий‚ на смородинном листе. Монахи проходили стороной‚ будто не их дело; послушник‚ пробегая‚ глаза тупил: ярок цветник‚ грозен бес‚ велико искушение.

Гимназия в Сергиевском посаде‚ напротив Лавры‚ а в той гимназии строгость и послушание. Девочки сидели на скамьях‚ заложив руки назад и выпрямив спинки. Старание было у девочек. Аккуратные почерки. Обернутые в бумагу учебники. Классная дама каменела в углу‚ за отдельным столом‚ выглядывая возможные нарушения‚ а учитель в мундире разъяснял математику с физикой‚ французский с немецким‚ историю русскую и историю всеобщую‚ непременное для девочек рукоделие. В аттестате об окончании полного курса обучения‚ за подписью начальницы гимназии Л. Богородской помечено: "Предъявительница сего‚ ученица VII класса Сергiево-посадской женской гимназiи Зинаида Ритъ‚ дочь мещанина‚ iудейскаго исповедания… оказала въ предметахъ гимназическаго курса нижеследующiя познанiя..." В каждой графе проставлены отметки‚ а "въ Законе Божiемъ" у мамы прочерк. Не посещала она "Законъ Божiй"‚ не ее веры был тот закон: во время урока смирно сидела в коридоре‚ дожидалась звонка на перемену.

Мама приехала в Сергиево с отцом Абой. Дина‚ ее мать‚ объявилась позднее‚ по невыясненной причине: еще в Ковне жили‚ должно быть‚ врозь‚ а потому врозь и поехали. Аба Рит той поры – круглолицый‚ без довольства во взоре – сидит перед фотографом в обнимку с дочкой: шляпа‚ костюм с жилеткой‚ галстук под округлым воротничком; девочка склонила голову на отцовское плечо. Одинокие по виду. Неустроенные. Как заблудившиеся в пространствах. Аба Рит женился в посаде во второй раз‚ жил с семьей в деревянном доме о две комнаты; во дворе стоял сарай‚ в сарае разводили кроликов в клетках‚ – возможно‚ и по сей день обитают потомки Абы возле того монастыря‚ который основал Сергий Радонежский.

Там‚ в Сергиевском посаде‚ был временный мамин дом‚ к которому следовало приладиться‚ юность ее‚ отягощенная первой несправедливостью‚ вздохи о несбыточном и слабая на щеках краска. Там‚ неподалеку от Лавры‚ в здании гостиницы фотографическое ателье А. Платонова‚ и стоит‚ руку уложив на перильца‚ девушка в гимназической форме с передником‚ тихая на вид и деликатная: длинный рукав покорно опущенной руки‚ воротничок по горло‚ прядка спадает на чистый лоб. Взглядывает на меня задумчиво‚ с интересом‚ как высматривает: каким буду‚ куда пойду‚ какая судьба мне уготована. А девушке той семнадцать лет.

ПАПА

Если поинтересуются‚ сощурясь и поплёвывая‚ не еврей ли ты‚ следует непременно сказать правду‚ не отказываться от своих‚ ни в коем случае не отказываться: так надо. А он и не отказывался: Шлёма Фишелев Кандель‚ – куда уж яснее? В обиходе Соломон Филиппович: тоже не спутаешь.