С того дня и после. Срубленные зимой

Но прежде была эвакуация – село Долматово‚ Шадринского района‚ Курганской области‚ где она записывала по ночам‚ прорываясь сквозь радиохрипы‚ сводки Информбюро. По штатному расписанию стенографистка не полагалась‚ а потому числилась слесарем на автобазе КУКСа‚ разместившегося в монастыре святого Долмата. КУКС – это курсы усовершенствования командного состава бронепоездных частей. По возвращении в Москву служила в министерстве‚ приходила к ночи домой‚ переделывала домашние дела‚ заполночь садилась за стол писать сыну на фронт‚ каждый день по письму. Брата не отпускали из армии и после победы‚ целых четыре года: всё ждали‚ когда подрастут новые солдаты на смену выбитым в ту войну. Гвардии сержант Кандель служил в Германии‚ учился заочно в юридическом институте‚ а мама после работы ходила на лекции‚ стенографировала‚ расшифровывала ночами‚ перепечатывала на машинке и отправляла сыну‚ чтобы занимался, не терял время. Няни у нас уже не было‚ и откуда она силы брала, не знаю. Никаких жалоб‚ никогда ничего не болело‚ а если болело‚ все равно не говорила. В каждом доме есть человек‚ который определяет семью. У нас – мама. Тихая‚ нежная‚ деликатная: ни с кем не повздорила‚ слова грубого не сказала. Все в квартире давно переругались с позабытых времен‚ от позабытых причин‚ и всякие переговоры вели через нее: посредник‚ миротворец‚ добрая душа.

Две пенсии они получали на старости‚ самые малые пенсии‚ и непременная сберкнижка‚ с которой запрещалось снимать.

– Это – детям.

Усидеть дома не мог‚ а потому и занимался ремонтом синагоги на улице Архипова‚ устраивал там седер на Песах‚ ежегодный седер для стариков. Заботился о курах и прочей снеди к пасхальному столу; заранее закупал изюм‚ чтобы заложить в бутыли для получения вина; загодя обзванивал рыбные магазины‚ где заведующими были евреи‚ чтобы приберегли живого карпа. Всю праздничную неделю нищие старики и старухи по-царски обедали в синагоге‚ с рыбой и мясом‚ а он следил за тем‚ чтобы провизии достало на всех. Открываю по случаю теперешнюю книгу‚ а там фотография: "Пасхальный седер в Москве‚ 1960-ые годы". Стол для мужчин. Стол для женщин. Тарелки с едой. Графины с вином. Маца. А вот и он: стоит сбоку‚ у стены‚ и белая ермолка на голове (эту ермолку надевали сыновья мои‚ когда стояли под хупой‚ тут‚ в Израиле‚ может‚ и внук наденет). Смотрит отец‚ как едят за столами‚ и удовольствие проглядывает на лице: значит‚ нравилось ему кормить людей. Вот ведь какая штука: здесь уже‚ в Иерусалиме‚ призывали меня в армию‚ и однажды на базе‚ "кухонным мужиком"‚ кормил я роту солдат. Две роты. Хотите верьте – хотите нет: они ели‚ двести мужиков зараз‚ только успевай подтаскивать‚ а я ходил меж столов и удовольствие получал от этого‚ удовольствие несказатнное.

Делали ему операцию: удаление катаракты. Велели: лежать – не двигаться‚ и повезли из операционной на каталке. "Стоп!" – сказал он‚ встал‚ пошел в туалет. "Ты что делаешь?!" – закричал я. Он даже не ответил. Сделал свое дело‚ сел в каталку – повезли дальше. Был у него инфаркт‚ и снова велели не двигаться. Наутро поднялся с кровати и это был конец. Племянница вспоминала: "Он был хорош собою. Всю жизнь. В гробу он лежал – красавец".

Катафалк отъезжает от синагоги.

Медленно и печально.

Вниз‚ вниз‚ вниз.

Старики идут следом. До угла. До первого поворота. Им провожать друг друга. И возвращаться обратно. И ждать своей очереди.

Последнему проводить всех.

Мама оставалась без него одиннадцать месяцев. Прожили вместе пятьдесят два года‚ похоронены в одной ограде на Востряковском кладбище. Прах их в земле чужой. Прах их в земле родной. Прах там‚ где застала их жизнь.

НЕ ПРОШЛО И ЖИЗНИ

...а в комнате‚ за затворенной дверью‚ за зашторенными окнами‚ так и осталось без видимых перемен.

Под крышей. На последнем этаже. С видом на бульвар.

Шкаф стоит в комнате. Сервант. Абажур в три рожка. Стол под тяжелой коричневой скатертью. Телевизор с занавешенным экраном. Часы наискосок на стене: иначе они не ходят. Фото детей под стеклом: голова к голове. Диванчик с подушками‚ где спала мама. Вешалка в углу. Репродуктор.

Будто вышли из комнаты на время‚ но скоро вернутся‚ отворят форточку‚ проветрят‚ станут опять жить.

Подрагивают стекла в огромных рамах.

Тюль топорщится‚ запыленный.

Бульвар бормочет за окном невнятными голосами‚ будто извиняется за всё.

– Знаешь‚ – говорит он‚ – я бы чего-нибудь поел.

– Ешь‚ – говорит она. – Открывай холодильник и ешь.

Старенький‚ безотказный "Газоаппарат".

Котлетка. Два помидора. Овощной суп на завтра в стеклянной баночке. Конфитюр. Маслины на розетке. Оставшийся с обеда салат. Зеленый лучок в банке из-под майонеза‚ нарезанный про запас.

– Я не хочу этого‚ – говорит он.

– Иди в ресторан‚ – говорит она.

Две рюмки водки он выпивал когда-то.

С мороза. Перед обедом. Воротившись с работы.

Две рюмки из граненого графинчика с притертой пробкой‚ где плавала лимонная корка.

Отобедав‚ закуривал папиросу.

Одну за целый день.