С царем и без царя

От времени до времени меня навещали знакомые. В числе их однажды зашел А.М., бывший ученик двухклассной школы в моем пензенском имении, уроженец Сердобского уезда Саратовской губернии. Теперь он был штабс-ротмистром одного из кавалерийских полков. Знал я его с детства за очень способного и порядочного человека. В школах шел он первым и во время войны получил за храбрость много боевых наград. Так как он никогда не давал мне повода усомниться в полной его правдивости, я должен был поверить и тому, что он мне сообщил в этот раз; он сказал, что его родственник по матери Федор Керенский в молодости женился на особе, у которой уже был сын Аарон Кирбиц.

Федор Керенский, происходивший из русской православной семьи, усыновил Аарона Кирбица, который и превратился в Александра Федоровича Керенского. Таким образом, А.М. оказался сродни А. Ф. Керенскому, в то время мнившему себя столь полновластным хозяином и распорядителем земли русской, что даже не задумался перед созывом Учредительного собрания, долженствовавшего выработать форму государственного управления для России, уже 1 сентября 1917 года объявить Россию республикой.

Рассказ А. М. навел меня на объяснение высказанного А. Ф. Керенским, вероятно, искреннего его убеждения, что «единственные инородцы, не готовящие ножа в спину русской государственности, — евреи».

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Нередко от того погибель всем бывает,

Что, чем бы общую беду встречать дружней,

Всяк споры затевает

О выгоде своей.

Крылов

Наглому дай волю — он захочет боле.

1

Октябрьский переворот * Бегство Керенского * Записки Шингарева

В один из дней октябрьского большевистского восстания, когда я ночевал в больнице, меня разбудил в 12 часов ночи стук в дверь. На мой вопрос, кто там, мужской голос ответил из-за двери: «Я — милиционер, пришел к вам на дежурство». После моего заявления, что ко мне на дежурство никто не ходит, неизвестный человек сказал: «Ведь вы арестованы». Я ответил: «Ничуть не бывало; арестованные находятся во дворе, в деревянном флигеле, а тут одни больные». (Наряд милиции находился при Маклакове.) Двери своей я не отворил, и человек удалился. Я же это посещение принял за напоминание о том, что хотя я и не арестован, но во время совершающегося переворота могу таковым оказаться.

Придя на следующий день завтракать к жене, я ей сказал, что какое-то предчувствие мне подсказывает, что я должен исчезнуть. После завтрака я в больницу не вернулся, а пошел пешком через Новую деревню на Удельную. Заблудившись в парке, я добрался до дачи своего знакомого только в половине одиннадцатого вечера.

Как я потом узнал, в это самое время к нам в дом приехало на автомобиле 12 «товарищей», которые меня искали. На этот раз обыск не сопровождался грабежом. Мне рассказывали, что в числе этих 12 лиц находился, по-видимому, один из бывших лейб-гусар: он уделял особенное внимание картинам, статуэткам, портретам, имевшим отношение к жизни полка, разъяснял их значение остальным коллегам и высказывался по моему адресу весьма недоброжелательно. Служащие нашего дома знали место моего нахождения, и ежедневно кто-нибудь из них приносил мне известия о жене.

В период переворота кроме этих 12 человек нас посетили еще пять различных групп в меньшем количестве. Часть их входила в дом; часть, узнав, что меня нет, не входила; но все шесть раз вооруженные люди приезжали для того, чтобы меня арестовать. По прошествии десяти дней все внешне успокоилось. Выждав еще дня четыре, я вернулся домой и по-прежнему стал проводить время между домом и больницей, где сохранил свою комнату; из предосторожности я устроил себе еще два ночлега в городе. Таким скитальцем прожил я до лета 1918 года.

Большевистский переворот совершен был военно-революционным комитетом, взявшим верх над поставленным Временным правительством диктатором — Н. М. Кишкиным, т. е., попросту говоря, «вор у вора дубинку украл». Самыми преданными войсками у Временного правительства оказались женский батальон Бочкаревой и несколько рот юнкеров военных училищ; эта молодежь была отдана на заклание людьми, возглавлявшими умиравший временный строй и уступившими свое место ученикам Ленина.

Нашим «временным правителям» пришлось сильно разочароваться в народе, который они надеялись обратить в послушных соратников при захвате власти в свои руки; когда же народ не оправдал их ожиданий, они заклеймили его презрением, находя, что он, свергнув подгнивший строй монархизма, не сумел из-за дряблости и безволия уберечь чести и достоинства России. Виноватым оказался народ, а не его учителя.