С царем и без царя

На возбужденное мною незадолго до отъезда из Ялты ходатайство перед находившимися в Крыму французскими властями о визе в Париж я получил ответ, что командующий французскими силами в Севастополе сообщит о моем желании высшим властям. Но визы я не получил и потому решил отправиться в Одессу на пароходе «Император Николай», шедшем из Новороссийска и принимавшем пассажиров в Ялте.

Войдя на пароход, я ужаснулся массе народа: спали в коридорах, проходах и на лестницах. Творилось нечто невообразимое. Благодаря любезному содействию двух бывших офицеров собственного Его Величества железнодорожного полка мне посчастливилось получить койку в четырехместной каюте, где нас помещалось семь человек. Выйдя на верхнюю палубу взглянуть последний раз на Ялту, я нашел только одно свободное место рядом с очень напыщенным господином в форме инженера путей сообщения.

Когда стал показываться Ливадийский дворец, я был оторван от своих грустных мыслей полным подобострастия возгласом соседа: «Ваше высокопревосходительство, я для вас место сохранил».

Его высокопревосходительством оказался мой знакомый, бывший министр царя, в первые же дни революции быстро применившийся к новому курсу. Он узнал меня; мы разговорились. По-видимому, он не мог скрыть своего удивления по поводу того, что я остался в живых. Когда я ему сказал, что горжусь тем, что оказался в списке слуг царя, заключенных Временным правительством в Трубецкой бастион, он (аресту не подвергшийся) быстро меня покинул, и больше я его на пароходе не встречал.

Когда пароход проходил Ливадийский дворец, перед моим умственным взором под впечатлением разговора с его высокопревосходительством прошла целая серия картин из придворной жизни, вспомнились приемы министров… Вспомнилось, насколько заносчиво держали себя некоторые из них, в то же время заискивая перед лицами ближайшей свиты царя и при всяком удобном случае высказывая свою беспредельную преданность Его Величеству… Во что обратилась эта преданность, мог служить недавно мне сообщенный поразивший меня факт: еще до отречения государя, 1 или 2 марта, А. Ф. Трепов, А. В. Кривошеин и В. Ф. Трепов, находившиеся под домашним арестом, были по их собственному желанию доставлены к комиссару министерства путей сообщения А. А. Бубликову, которому они предложили свои услуги и свой служебный опыт, на что Бубликов ответил, что уже поздно и что правящие круги в их услугах не нуждаются. На это Кривошеин сказал ему: «Так, значит, вы, Александр Александрович, из промышленности — в правительство, а мы из правительства — в промышленность?»

Наш пароход стал постепенно удаляться от Крымского побережья, благодатного уголка нашей Родины, присоединенного к России в царствование Екатерины Великой. Эта мудрая правительница точно провидела своим гениальным умом роль наших современных общественных деятелей, когда в 1793 году, в дни французской революции, писала Гримму: «Я ненавижу приверженцев конституции, так как именно они порождают всякие бедствия — настоящие и будущие».

После двухдневного спокойного морского путешествия мы вошли в Одессу. Совершенно случайно я нашел отличный номер в бывшей «Европейской» гостинице, переименованной в «Международную», где и водворился на жительство под охраной занимавших тогда город французов и представителя Добровольческой армии — генерала Гришина-Алмазова. На улицах Одессы мелькали красные фески зуавов, небесно-голубые шинели и рогатые шлыки пехоты вперемежку с более скромными коричневыми одеяниями небольшого количества греческих солдат. Наших добровольческих отрядов почти не было видно.

Деятельность французских воинов была более всего заметна на Дерибасовской улице, где на тротуарах наши спасители вперемежку с евреями занимались набиванием собственных карманов благодаря валютным, продовольственным и другим спекуляциям. От времени до времени городская милиция очищала улицы облавами, причем задержанию подвергались только евреи, так как тогда престиж пришедших французов был еще очень велик.