Во время войны значительно увеличилось число официальных и неофициальных агентов стран Антанты; все они, при благосклонном содействии наших общественных деятелей, проявляли большую любознательность к распоряжениям по снабжению армий, вели счет приготовленным на наших заводах снарядам; а прибывшая в половине января в Петроград комиссия союзников даже не постеснялась доложить Его Величеству следующие требования: введение в состав штаба Верховного главнокомандующего, с правом решающего голоса, представителей союзных армий — английской, французской и итальянской, реформу правительства в смысле привлечения к власти членов Государственной думы и общественных деятелей, а также целый ряд других требований приблизительно такого же характера.
Государь ответил, что представителей союзных армий, с правом решающего голоса, он допустить в свою армию не желает, так как его армия сражается не хуже союзных; своих представителей, с правом решающего голоса, в союзные армии назначать не предполагает; что же касается требований относительно реформы правительства и других, то это есть акт внутреннего управления, союзников не касающийся.
21 января члены союзной комиссии с французским министром Думергом во главе были приглашены к высочайшему обеду в Царскосельском дворце. На время их пребывания приехал со Ставки в Петроград генерал Гурко, вызванный телеграммой государя для замещения с 8.XI.16 по 23.II.17 лечившегося в то время в Севастополе генерал-адъютанта Алексеева.
По словам находившихся одновременно с ним в Севастополе общественных деятелей, генерал Алексеев будто бы сказал двум посетившим его делегатам Государственной думы: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду».
Еще не вступая в исполнение своих обязанностей, генерал Гурко по дороге в Могилев, как говорит генерал Брусилов, жаловался на создавшиеся в Ставке осложнения из-за сплетения военных вопросов с вопросами придворной жизни и внутренней политики.
Государь мне сообщил о выраженном им генералу Гурко желании безотлагательно вернуть в Петроград с фронта одну из двух гвардейских кавалерийских дивизий. Почему-то это желание царя генералом Гурко исполнено не было, и вместо гвардейской кавалерии он прислал в мое распоряжение в Царское Село находившийся на фронте батальон Гвардейского экипажа. Некоторое объяснение такому его отношению к высочайшему повелению дает письмо его к отрекшемуся царю от 4 марта 1917 года: в нем он выражает преклонение перед государем за его отречение, избавляющее Отечество от гражданской войны и сохраняющее мощь армии; в том же письме он просит заступничества государя за тех, которые за верность ему заключены в крепость. Мне неизвестно, было ли письмо это представлено Его Величеству.
Еще в декабре 1916 года, когда генерал Гурко временно исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего, государь поручил мне переговорить с ним по поводу проявления им во время ежедневных докладов слишком большого интереса к делам внутренним, причем Его Величество добавил, что, по его мнению, делает это Гурко под влиянием Гучкова. Посетив в тот же день генерала Гурко и начав с ним разговор на эту тему, я, к сожалению, довести его до конца не мог, так как после произнесения мною фамилии Гучкова у моего собеседника явилось такое безотлагательное дело, которое ему совершенно не позволило меня дослушать. Явное подтверждение правильности мнения государя о генерале Гурко как о человеке, подпавшем под влияние Гучкова, получилось значительно позже: после революции при посещении фронта «неторгующим купцом» А. И. Гучковым, находившимся тогда в апогее своей славы, произошли на митинге в армии генерала Гурко трогательные излияния чувств взаимной благодарности — генерала Гурко и Гучкова — за единомыслие в многолетних трудах на пути достижения столь желанного развала Родины. Впечатление от этих взаимных благодарственных речей можно передать словами бессмертного баснописца:
30