С царем и без царя

Шествие великого князя под сенью красного знамени по улицам Петрограда напомнило мне два случая, происшедшие вскоре после манифеста 17 октября 1905 года: в Москве флигель-адъютант В. Ф. Джунковский, тогдашний московский губернатор, оказался среди бунтарей, направлявшихся к тюрьме для освобождения политических заключенных; а в Перми губернатор А. П. Наумов подошел с толпой к губернаторскому дому, лично неся красный флаг. (Джунковский воздержался от донесения по начальству о своей прогулке, которая не послужила для него препятствием как к оставлению в занимаемой должности и звании, так впоследствии и к занятию поста товарища министра внутренних дел; Наумов же, имевший гражданское мужество донести министру внутренних дел о происшедшем с ним несчастии, был уволен.)

Великий князь Кирилл Владимирович, с царскими вензелями на погонах и красным бантом на плече, явился 1 марта в 4 часа 15 минут дня в Государственную думу, где отрапортовал председателю М. В. Родзянке: «Имею честь явиться вашему высокопревосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России». Причем заявил, что Гвардейский экипаж — в полном распоряжении Государственной думы. По-видимому, так понимал великий князь Кирилл Владимирович «возложенную на него присягою ответственность перед царем и Родиной». М. В. Родзянко в ответ выразил уверенность, что Гвардейский экипаж поможет справиться с собственным врагом (но не объяснил с каким).

В стенах Государственной думы великий князь был принят весьма любезно, т. к. еще до его прибытия в комендатуре Таврического дворца уже было известно о разосланных им записках начальникам частей царскосельского гарнизона, гласивших:

«Я и вверенный мне Гвардейский экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединитесь к нам.

Командир Гвардейского экипажа свиты Его Величества контр-адмирал Кирилле.

Но недолго продолжалось благоволение революционеров к великому князю: вскоре и он был ими уволен от службы.

Если судить по заявлению, сделанному Родзянко в печати в октябре 1922 года, появление великого князя Кирилла Владимировича в Государственной думе и тогда произвело впечатление не из особенно выгодных: по словам Родзянки, «прибытие члена императорского дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собою явное нарушение присяги государю императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов царствующего дома».

В июле того же, 1922 года появилось воззвание блюстителя государева престола, а 31 августа 1924 года — императорский манифест. Подпись на обоих этих актах была та же, как и на направленных командирам частей царскосельского гарнизона записках 1 марта 1917 года.

В 1932 году та же подпись появилась под новогодним обращением' к русским людям, в котором великий князь Кирилл Владимирович в туманных выражениях высказал свое сочувствие уничтожению капитализма и одобрение новым, социалистическим путям.

7

Мой последний день на Ставке * Прощание с Его Величеством

В первых числах марта на царскую семью обрушились все удары судьбы: великие княжны заболевали одна за другой корью; на ногах оставалась одна великая княжна Мария Николаевна. Большим огорчением для государыни было то, что люди, которым она привыкла верить и на преданность которых рассчитывала, стали постепенно ее покидать.

Толчок измене воинских частей был дан уходом батальона Гвардейского экипажа. Те, кто еще накануне восторженно приветствовали Ее Величество, начали 1 марта уходить, а уже 2 марта стали по дворцу бродить кучками совершенно распропагандированные солдаты. Примеру нижних воинских чинов последовали и многие из приближенных — офицеры, врачи, видевшие от Ее Величества так много добра. Верной осталась личная прислуга императрицы и августейших дочерей, за исключением дядьки цесаревича — боцмана Деревенько.

Ответом на такие тяжелые разочарования в людях была чисто христианская незлобивость императрицы, говорившей: «Мы не должны винить ни русский народ, ни солдат — они обмануты».

Не упустил случая проявить себя и камергер двора Его Величества М. В. Родзянко, который по непонятной причине до сих пор многими считается монархистом: он предложил государыне выехать из дворца с больными детьми. «Когда дом горит, все выносят», — ответил он на возражение императрицы, что выезд в настоящую минуту грозит гибелью детям. Но самой глубокой драмой государыни в эти трагические дни было отсутствие связи с государем, о котором она ровно никаких сведений не имела.