С. У. Д. Три неоконченные повести

Когда мы лежали вот так спокойно, вдвоём, нам никогда не хватало времени, ни часа, ни двух, ни даже трёх. Всегда получалось одно и то же. Нам казалось, что времени ещё много, а оно неумолимо таяло.

В первые полчаса она сидела на кровати, поджав под себя ноги, и молчала. А я говорил, говорил. Рассказывал всё, что приходило на ум, но больше о группе – о Серёге, о Лёхе, о Викторе. О нашей группе она всегда с удовольствием слушала.

А если ей надоедало, то ложилась и коротко произносила еле слышно: «Иди ко мне». И мы долго целовались. И долго ласкали друг друга. И тогда всё, что она умолчала словами, выливалось с неистовой страстью посредством рук.

Мы раздевались медленно, урывками, волнами, и каждая потеря очередной части одежды, с наполовину беспамятным броском, освобождала и обнажала берег всё больше и больше. Всё дальше и дальше. Пока наши тела не становились полностью голыми.

Пока я не становился полностью голым. Ей же всегда мешал свет, чтобы остаться голой полностью. А мне мешали носки. Я просто не успевал их снять тогда, когда её руки делали мне хорошо. Мне всегда очень нравились её руки.

Но за два месяца, что мы были вместе, их стало недостаточно. Я хотел большего. Она большего боялась. Волны уходили за рубцом очерченную линию на песке обнажённого берега и не желали опускаться ниже неё. Тёмно-бирюзовая толща моря приводила меня в отчаяние. Море не повиновалось мне. Оно повиновалось только очерченной на песке линии. Тут одно из двух: или отодвинуть море, или отодвинуть линию.

– Юль, мне больно, – соврал я.

Она остановилась и ласково посмотрела на меня.

– Почему, милый?

– Не знаю… Давай как-нибудь по-другому…

– Как?

Я нетерпеливо улыбнулся.

– Ну как? Вариантов не так уж и много… Раз по-настоящему ты ещё боишься, то…

– Я поняла.

Её лицо нахмурилось, и мне стало несколько не по себе, даже стыдно.

– Юль, я совсем не настаиваю на этом. Если не хочешь, то…

– Ложись, как тебе удобно.

– Хорошо… Подожди, носки сниму…

Я снял носки и лёг. Моё сердце билось так волнительно и сильно, что потемнело в глазах. Всё вокруг стало тёмно-бирюзовым. Как море. Оно зашумело, отхлынув от прочерченной на песке глубоким рубцом линии, и не возвратилось к ней.

Юля взяла мой член в рот. Я почувствовал её губы, её влажный язык и её неловкие движения. Море колыхалось покорно и немного виновато. Волна за волной. Волна за волной. Но с каждым новым наплывом движения становились всё увереннее. И – да. Руки. Быстрые до меня.

Вот, вот, вот… Я схватил камень и прочертил на песке новую линию, там, куда отступили волны. Глубоко прочертил. Настолько глубоко, насколько мог.

И кончил. Сперма брызнула Юле в рот, в лицо, на волосы.

В дверь постучали.

– Успели, – облегчённо прошептал я.

– Одевайся быстрей, – сердито ответила она, наскоро утираясь полотенцем. – Посмотри. Всё? Макс! Всё?

– Всё.

Её глаза взглянули на меня серьёзно и цепко, и я увидел в них рубец прочерченной мной линии.

Фрагмент 15. Серёга

Март 2008 года

– Серёженька, любимый мой, ну… прости меня, пожалуйста…

– Чтобы простить, я должен всё знать.

– Ты никогда меня не простишь…

– Потому что ты ничего не говоришь. И не хочешь говорить.

– Хочу…

– Тогда говори.

Её глаза, умоляюще скользнув по мне, потупились.

– Что именно ты хочешь знать?

– Всё.

Она глубоко вздохнула, будто собираясь с мыслями, но, видимо, так и не решилась начать. Время ползло вытянутыми, прилипающими к вечности секундами безнадёжных молчаливых ожиданий. Моё – чтобы она перестала молчать. Её – чтобы я позволил ей не говорить. Но я не позволил.

– Юль, давай так. На бумаге. Бумага всё стерпит. Тебе проще будет написать ответы на мои вопросы?

Она кивнула.

– Да. Но я не уверена, что это поможет тебе простить меня…

– Главное, буду знать всю правду. А там посмотрим… Хорошо?

– Хорошо.

Я взял тетрадь с лекциями по «Всемирной истории», открыл её с обратной стороны и написал: «Как часто вы были с Максом близки? Любая интимная близость». Только хотел отдать, сразу замешкался. Из этих самых написанных мною слов вдруг напала на меня яростная, захватившая дух тревога. Сердце сжалось под её натиском и противно заныло. Отчего? Неужели так нелегка правда? Или приятнее пребывать в собственных иллюзиях? Ну, почему правда и собственные иллюзии никогда не совпадают?..

Юля сама взяла тетрадь из моих рук. Быстро написала ответ. Я, превозмогая тревогу, прочёл: «Часто». Хрустальные перегородки иллюзий затрещали и пронзительно рухнули. Осколки, как занозы, впились в пульсирующую ткань сердца, оставив жгучие бороздки, чем вызвали раздражение и гнев. Это заставило меня действовать решительнее.

Поэтому следующий мой вопрос стал более конкретным: «А секс? Тот раз, когда ты забеременела, не был единственным? Ты говорила, что было только тогда – один раз. Это неправда?»

«Это правда, – ответила она. – До беременности мы много раз пробовали, но у нас не получалось. Получилось только в тот раз».

«А после беременности было?»

Юля, взглянув в тетрадь, помрачнела и сказала вслух:

– Да.

– Часто?

– Редко.

«А в остальном тогда как – рукой или орально?» – написал я.

Её потемневшее лицо окаменело.

«И рукой, и орально».