С. У. Д. Три неоконченные повести

Ей всегда мешал свет перед тем, как остаться совершенно голой. А мне мешали носки. Я снял их и мягко нажал на выключатель. Сквозь темноту на запах своей страсти добрался до кровати и лёг. Сжал в объятьях огнедышащее тело, пахнущее близостью. Руки. Руки. Моя – ненасытно от одной груди к другой и вниз, влажно по животу, ещё ниже, ещё горячей, ещё влажней. Её – бесстыдно снизу вверх, сжимая страсть в кулак. Торопливо. Быстро. Ещё быстрее.

– Давай по-настоящему, – задыхаясь, прошептал я.

– У нас же не получается, – напряглась она, и её кулак разжал мою страсть. – Но давай, если хочешь…

Мне всегда мешал страх перед тем, как войти в неё. А ей мешала боль.

– Хочу.

Это ключевое слово – от меня, от неё, от нас двоих. Хотя какая разница? Ключ щёлкнул в замочной скважине, и замочный механизм податливо провернулся.

Я слушал скрип пружин и попирал свой страх. Вместе с её болью.

– Мне больно…

Глубже, ещё глубже, ещё горячей, ещё влажней.

– Мне больно, милый…

Скрип пружин. Только скрип пружин. Этот звук очень вязкий. И по цвету, как кровь. Точь-в-точь, как моя спартаковская футболка с «девяткой» на спине.

– Мне больно, Макс…

Скрип пружин. Раз. Два. Три.

– Мне больно, Макс!..

Четыре. Пять. Шесть.

– Макс, мне больно!

Семь. Восемь. Девять.

– Макс!

Её крик обрывисто перешёл в стон. И в мою страсть. И в мою страсть. Торопливо. Быстро. Ещё быстрее. Скрип пружин слился в единый плавающий фон, подавляя, заглушая стон, взвинчиваясь, взвинчиваясь, пока, взвинтившись до безумия, вдруг не лопнул оборванной струной пронзительно и резко.

Я затих, чувствуя, как хлыщут остатки моей страсти пульсирующей влагой в самый огонь. Меня охватила паника. Прочь. Прочь.

– Макс… ты успел? – испуганно вскрикнула Юля и рванулась из-под меня.

– Да… да, Юль, – соврал я, с надеждой ощупывая под собой простынь. – Вот… видишь пятно?

– Где? – она провела рукой. – Нет ничего.

На простыне ничего не было. Даже крови.

– А вот… на коленке у тебя… чувствуешь?

– Чувствую. А что так мало? Ты не успел, Макс?

– Совсем нет. Если только самую малость…

Она легла и обречённо закрыла лицо кудряшками. Я разгрёб их, пытаясь увидеть её большие ласковые глаза.

– Юль… Юль, ну, ты чего?

– Макс, я просила тебя остановиться. Мне было больно.

Её большие ласковые глаза стали маленькими и сердитыми. И тогда ко мне вернулся страх. Но не тот, что преследовал раньше. А новый. В нём не было прежней игривой боязни, в нём даже не было сиюминутной агонизирующей паники, он просто крепко держал меня в своих объятьях, по-настоящему. От его давления красные круги поплыли вокруг меня в темноте.

– Юль, а почему крови не было? – спросил я, тщетно стараясь их разогнать.

– Не знаю. Это важно?

– Нет. Но должна же быть… А её не было. Странно, да?

– Зато была боль, Макс.

Фрагмент 11. Юля

Май 2005 года

День Победы разочаровал. Весь день лил дождь. Полдня дул сырой западный ветер. Он всё гнал и гнал новые тучи, ещё больше, ещё тяжелее, ещё чернее.

В комнате сделалось так темно, что я не находила себе места. Позвонила Максу. Макс сказал, что приедет на последнем автобусе. Это вконец расстроило. Три дня выходных, мне хотелось быть с ним, а ему вдруг вздумалось поехать домой. Лучше бы я тоже уехала.

Вышла в сумрачный коридор, устремилась куда глядели глаза. На балкон. Долго курила. Одну, вторую, третью… Когда сигареты уже не лезли, вернулась в комнату, села на кровать. Ждала чего-то… Дождалась Ленку. Она влетела ко мне такая мокрая и зябкая, но свежая и бесконечно счастливая.

– О, сидит одна! В темноте. Сама чернее тучи. Вставай, пошли к ребятам!

– К каким ещё ребятам?

– Как к каким? К Серёге и Максу.

– Макс ещё не приехал.

– Ну, приедет твой Макс, Серёга сказал. Вставай, давай, там Серёга и Бородин с ним. Они пиво пьют. Пойдём, говорю, а то нам ничего не достанется!..

Ленка – классная. Она – живчик. Ей совсем не трудно было делиться своей живостью со мной, хотя я – флегматичная ледышка. Ей совсем не трудно было тащить меня, примёрзшую, на свет, на тепло.

– Лен, мне неудобно как-то…

– Началось! Ты же сама хотела к Серёге на 9 мая!..

– Я думала, там Макс будет.

– А тебе какая разница? Серёга тебя съест, что ли, без Макса?

Я оттаяла. Серёжа не съест.

Мы спустились вниз, попутно заскочив к Ленке, чтобы она переоделась, и возле Серёжиной комнаты натолкнулись на Бородина.

– А вы куда это? – зычным полупьяным голосом прогромыхал он на весь коридор.

– А ты куда? – с иронией ответила вопросом на вопрос Ленка.

Слава ненормального чудика закрепилась за Бородиным в общаге настолько сильно, что мы от него всегда ожидали нечто непредсказуемое. Если прибавить сюда ещё и его отнюдь не добрый характер, то попросту подлянки какой-нибудь боялись.

– Tag des Sieges! – воскликнул он, вскидывая руку от сердца к солнцу, бесследно пропавшему в черноте туч. – Мы с Серёгой в честь Дня Победы решили победить всё немецкое пиво в нашей палатке! Тётка-продавщица сказала, что у неё осталось только бутылок пять «Lowenbrau» и «Beck’s» – бутылки три-четыре. «Holsten» мы весь у неё выжрали. Так что das Ende. Gott mit uns. Der Sieg ist unser!