С. У. Д. Три неоконченные повести

На досуге любит послушать «Воровайки» и Шуру Каретного, порой всплакнёт отчего-то под Круга. Пьёт конфискованное пойло по ночам, когда не спится от дум или орёт Вадик. Иногда, по старой памяти, прошвырнётся в клуб «Угрюм-Бич», где он пять лет назад и повстречал Юльку.

Всем ясно, что она «залетела», а он, как человек чести, схваченный на месте преступления за те жабры, что у него в штанах, не смог соскочить с крючка и женился. С кем не бывает, менты тоже люди.

Почему Юлька из всех мудаков, жаждущих любви и бабьего места в «Угрюм-Биче», выбрала его, – я тоже начал догадываться. Есть такая вроде как программа у угрюмских девок, вживлённая в глубины подсознания, как древняя и исконная истина: из всех мужиков нужно выбрать самого худшего, чтобы сполна вкусить женскую долю и тем удостоиться царствия небесного, а иначе нехорошо; когда все мучаются, наслаждаться грех.

А мне остаётся лишь пожелать Юльке хлебать своё счастье дырявой ложкой и когда-нибудь всё-таки поумнеть: когда ложишься под мужика – не забудь надеть на него презерватив, если не собираешься варить ему борщи и рожать детей. Желательно, чтобы это произошло чуть раньше, чем наступит климакс. В общем, совет им да любовь.

Вот и всё. У Вити ещё есть брат, тоже мент. Мать работает главным бухгалтером где-то, отец – дальнобойщик. Но это тёткина и Юлькина родня, я с ними незнаком и слава Богу. Знаю только, что отец Вити в позапрошлом году сбил школьника насмерть на окружной. Дело замяли, так как экспертиза показала, что тот пацан, возвращавшийся из школы, был безбожно пьян, шёл посередь дороги и сам бросился под колёса. Тут и псу понятно, школьников, шляющихся по дорогам Угрюмска, полно, а папа у сынов, правоохраняющих родину, один-одинёшенек, потому и снисхождение.

В общем, жизнь убедительно показывает, что порой бывает полезно иметь у себя в родне хоть какого-нибудь оборотня в погонах. Поэтому, когда я случайно встречаю Витю на улице, то на всякий случай жму ему руку.

Сват и сватья

По тёткиной линии есть ещё родственники, о которых стоит кое-что рассказать. В моей семье их называли сват и сватья. Юлькины дед с бабкой – родители зятя, Толика. Да, те, что из Старых Соплей.

Когда я был маленьким, мой дед часто ездил к ним за деревенскими благами. И меня брал с собой. Сват подгонял деду мясо и молоко, а дед свату – водку и всякий ненужный хлам. Это называется «дружить домами».

Сват, дядя Гриша, всякий раз слегка трепал меня по голове, говоря: «молодец, смышлёный пацан», хотя я ничего не делал, просто стоял рядом с дедом. Дядю Гришу я не любил. У него были чёрные густые усы и щербатый рот, как у Бармалея, который, как известно, ворует маленьких детей.

А сватья, тётя Тася, мне всегда давала кружку парного молока, чтоб я рос. Это мне нравилось, я хотел расти. Я послушно пил и ставил кружку на стол, а затем снова прятался за деда.

От тёти Таси пахло мясными щами и навозом. Она ходила и зимой и летом в замызганной фуфайке и резиновых сапогах. Зимой под фуфайкой у неё был свитер с оленями, а летом – майка-алкоголичка и её сильное женское тело. Она вообще вся была похожа на мужика, кроме вот этого, что у неё так явственно выпирало летом из-под фуфайки.

Мой дед доставал бутылку водки, и они все втроём пили и здорово матерились. Даже тётя Тася. На каждое нормальное слово у них приходилось по три-четыре ненормальных. А я слушал и запоминал. И по приезду в город мне всегда было, что рассказать своим друзьям по песочнице.

Сват работал трактористом в колхозе «Ленинские заветы» в Старых Соплях, после же того, как колхоз окончательно развалился, гнал и продавал самогон. Говорят, от этого самогона потравилось уйма народу и сам сват. Он умер в начале 2000-х, не дожив до пенсии лет эдак десять.

Сватья жива до сих пор – ей теперь семьдесят, не меньше. Скотину она перестала водить, кормить нечем: корм дорогой, сено некому готовить, а луга вокруг Старых Соплей заросли бурьяном, в котором кишмя кишат стаи кровососущих тварей, способных сожрать корову за пару часов.

Когда Толик уехал от тётки насовсем, то и «дружба домами» сошла на нет сама собой. Родство это держалось на тётке с зятем. Они разошлись, и всё разошлось по этому шву.

Кроме Толика, в семье у них есть ещё дочь, зовут её Танька. И хоть она мне в мамки годилась, в детстве я был в неё втайне влюблён. Потому что она была красивая и угощала меня конфетами.

Потом эта Танька вышла замуж и уехала жить в соседний посёлок – Новые Сопли. Вроде бы работает там в соцзашите: ходит по местным бабкам – кому что принести, убрать, подмыть. Я уж её лет двадцать не видел, теперь, поди, она стала старая и некрасивая, да и забыла, кто я такой.

Пять лет назад, когда играли мою свадьбу, мне придумалось спьяну и их семью пригласить тоже. Но стрезву сразу передумалось. А вообще, если по правде, я просто побоялся их увидеть спустя столько лет. И бабку-сватью, которая матерится и пахнет навозом, и Толика, который бухает и одичал без тётки, как пёс, убежавший от хозяина в дремучий лес.