С Украиной будет чрезвычайно больно

«…Существует лишь одно средство сократить, упростить и сконцентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство – революционный терроризм». (К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. 2-е изд. Т. 5. С. 494.)

«Мы безпощадны и не просим никакой пощады у вас. Когда придёт наш черёд, мы не будем прикрывать терроризм лицемерными фразами». (Там же. Т. 6. С. 548.)

«…Народная месть прорвётся с такой яростью, о которой и 1793 год не может нам дать никакого представления». (Там же. Т. 2. С. 515.)

«Противодействовать попыткам буржуазии внести успокоение, вынуждать демократов привести в исполнение их теперешние террористические фразы… Не только не выступать против так называемых эксцессов, против случаев народной мести к ненавистным лицам или официальным зданиям… но и взять на себя руководство ими». (Там же. Т. 7. С. 263.)

«Насилие (то есть государственная власть) – это тоже экономическая сила!» (Там же. Т. 37. С. 420.)

«Политическая свобода – …хуже, чем самое худшее рабство». (К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. М.: Госиздат, 1929–1935. Т. 2. С. 394.)

«Смотря в будущее, я вижу нечто такое, что будет сильно отдавать изменой отечеству; вот это для нас фатально». (Там же. Т. 22. С. 138.)

«В одно прекрасное утро наша партия благодаря безпомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти… Мы будем вынуждены проводить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, что они несвоевременны… Прежде, чем мир будет способен дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать… чудовищами, на что нам, конечно, наплевать». (Там же. Т. 25. С. 187.)

Маркс и Энгельс не раз повторяли: «Став у кормила власти, мы вынуждены будем разыграть 1793 год».

И Ленин никогда не скрывал своих исторических истоков и не приписывал им происхождения из русских традиций. Он и постоянно цитировал, и клялся именами, и применял на деле Маркса и Энгельса (что, однако, не делает коммунизм немецким явлением). И, следуя им, открыто и многократно восхищался якобинским террором – и массовыми казнями, и массовым потоплением обречённых. Он говорил: «Террор обновляет страну» – и не скрывал, что следует Бабёфу: побеждённые классы полностью уничтожать. (Но это не делает коммунизма и французским.) Именно во Французской революции возникла расправа по классовой принадлежности. И названия, и форма «революционных трибуналов» и даже «чрезвычайных комиссий» (по-советски ЧК) заимствованы от якобинцев (не от Ивана IV из XVI века). Сходство теории и тактики большевиков и якобинцев имеет школьную наглядность для всякого, кто только пожелает перечитать те исторические материалы. (До всех подробностей: запрещение свободной печати; уничтожение фракций; «диктатура как лучшая форма свободы»; монолитное единство всего населения; слияние государственного аппарата с партийным, а партийный подчиняется диктатуре одного лица; и даже – продовольственные отряды, грабящие крестьян, разрушение церквей, переливка колоколов, отнятие церковных ценностей.)

Странно, что проф. Такер как будто никогда ничего об этом не слышал и не задумывался над этой прямой обнажённой преемственностью. В изложении, претендующем быть научным, он применяет совершенно несерьёзный довод в доказательство «исконно русского» происхождения большевизма: так полагал Бердяев!..

Уже, кажется, давно ни в какой науке не считается аргументом ссылка на авторитет. Осмелимся возразить, что философия Бердяева вообще есть весьма капризное творчество. В течение своей жизни он по меньшей мере два, а в чём и три раза менял свой образ мыслей почти на 180 градусов[2], выступая против своих прежних взглядов как против чужих. Его книга о коммунизме в России не есть объективное историческое исследование, не анализ исторических фактов, а претворение его индивидуальных философских переменчивых установок, законченных тем, что он вывесил на своём доме советский красный флаг. Многие общемировые процессы (как подмена религиозного творчества социальным) он искусственно приписывает одной России. Не останавливается перед тем, чтобы человеконенавистнический марксизм назвать «этическим учением», о Марксе и Ленине заявить, что они «хотели добра», – это звучит кощунственно над трупами замученных миллионов. Бердяев признаёт, что в русской истории были «перерывы органического развития», – и тут же, сам себе противореча, всё строит на «органической традиции», по удобству – то от Московской Руси, то от исключающей её Петербургской.

Однако Бердяев писал в 1937 году, когда ещё не выступил весь исторический объём явления. Но как можно в 1980, при 25 коммунистических странах на 4 континентах и во всех расах, – продолжать считать, что коммунизм (и его Интернационал Террора, разветвлённый ещё в 20 странах) – определился русскими чертами?