Да, она несомненно отличается, это видно с первого взгляда, в этом даже не надо никого убеждать. Конечно, есть общечеловеческие этапы, периоды, явления, которые сходны у России с Западом. Какое-то время феодальных раздоров, например, или религиозные расколы, в какой-то другой совершенно форме. Но в общем, конечно, история сильно отличается. Причин здесь несколько.
Всегда называют обычно причину географическую. Действительно, географическая… удивишься. Россия имела и имеет необъятные просторы, присоединённые, надо сказать, большей частью почти мирным путём. Например, Сибирь, кроме столкновения с Кучумом на Иртыше, почти не потребовала завоевательных действий, это было мирное распространение, хозяйственное распространение, даже на североамериканский материк в Аляску. Но при таких огромных просторах российская равнина была как бы и местом для прогулок завоевателей. Она не была естественно защищена ниоткуда, кроме Северного Ледовитого океана. Так произошло и монгольское нашествие с Востока, и всегда мы были беззащитны для нападений с Запада, как шли оттуда немецкие рыцари, как распространялась Польша в XVI–XVII веках, как потом приходил Наполеон, потом приходил Гитлер.
Затем, я склонен думать, что существует понятие национального характера. Но только я думаю, что никакой национальный характер не есть законсервированное, окончательное состояние. Все национальные характеры меняются в зависимости от эпохи и от социальных обстоятельств. Это относится и к европейским нациям, и к российским, и к русской. Так вот, наш национальный характер существует и сам по себе, и во взаимодействии со средой, с этими пространствами, и с пережитыми историческими катаклизмами. И национальный характер, конечно, тоже наложил свою печать.
При таком огромном пространстве, при таких растянутых расстояниях, при таком многоверии (то есть многих религиях), многонациональности – государство не могло существовать без крепкой центральной системы. Эта крепкая центральная система у нас вступала, тесня собою народное самоуправление и инициативу. В этом отношении интересен XVII век, я пишу об этом в своей последней работе. Ещё к началу XVII века наш народ сохранял большую долю инициативы. Например, он смог справиться с ужасной Смутой XVII века. Затем, начиная от Петра и потом весь имперский период, кроме конца XIX – начала ХХ века, и потом весь большевицкий период, – мы находились под сильнейшей центральной властью, что сказывалось на многих чертах государственной жизни, самой истории и на национальном характере. Ибо действительно в нашем национальном характере стала проявляться безынициативность в большой степени, то есть: ну как пойдёт, как скажут сверху. Всё это вместе создало сильное отличие русской истории от западной.
О западной цивилизации в целом я высказывался не раз. Я говорил об опасностях, которые стоят перед цивилизацией. Опасности эти в основном нравственные. Опасности потери самоограничения и слишком больших материальных требований. Вот эти опасности могут развалить любую цивилизацию, в том числе и сегодняшнюю западную, и разваливали предыдущие, и развалят какие-то последующие.
В чём западная цивилизация должна измениться, чтобы войти в планетарное сообщество XXI века?.. Я считаю, XXI век будет очень бурным, очень тяжёлым, и даже, может быть, уже первая половина XXI века. Я думаю, что предстоит сильный штурм западной цивилизации со стороны Третьего мира. Так что это не будет просто эволюционный вход, тут ещё придётся постоять и побороться. Но сверх того, понятно, конечно, какое-то планетарное сообщество создастся через столетие. Так вот, чтобы в него войти, надо как раз названные пороки, пороки превышенных требований к жизни, желаний, жажды и утери самоограничения и контроля над собой, – это нужно преодолеть любой ценой, без этого никакая цивилизация не устоит.
Лицемерие на исходе XX века
Статья для газеты «Йомиури»
Москва, август 1997
В компьютерный век мы продолжаем жить по законам века пещерного: прав тот, у кого крепче дубина. Но делаем вид, что это не так, мы такого не знаем, даже не подозреваем, – а будто с ходом цивилизации возрастает и наша нравственность. У профессиональных же политиков – некоторые пороки приобретают цивилизованную же изощрённость.
Так, в XX веке нас обогатили новациями лицемерия и всё более изобретательным применением двойных (тройных? четверных?) стандартов.