С утра и до вечера

Поймав рыбку, крачка-самец держит ее в клюве и идет

по отмели. Крачка, которая возьмет у него рыбку, тем самым

как бы подпишет брачный контракт. Иногда самец не сразу

отдает свое преподношение: не отпускает рыбку, а самка

тянет ее к себе. Так они играют.

Пингвины адели дарят предполагаемым дамам

всевозможные камешки, которые складывают кучками у их ног.

Если дар принят, значит, даритель не ошибся: перед ним та,

которую он искал. И кучки гальки служат теперь заявкой

на гнездо.

Другая пара не займет отмеченного ими места.

Чайки и галапагосские бакланы, когда идут сменить

партнера на гнезде, приносят ему в клюве пучок травы или

водорослей. Странный инстинкт, разгадать происхождение

которого не очень просто.

Но еще труднее понять смысл таинственных

манипуляций с разного рода принесенными издалека предметами у

других птиц — шалашников, или беседочниц, о которых я

уже рассказал.

Нескучные будни серебристых чаек

Всю осень и зиму серебристые чайки живут стаями —

вместе ищут разную живность на морских отмелях, вместе

кочуют, вместе спят, когда застает их ночь.

Если попробуете к ним подойти, то вся стая сразу

замирает. Птицы перестают есть, вытягивают шеи и смотрят

на вас внимательно. Вдруг одна из них с криком «га-га-га»

машет крыльями и взлетает. Это тревога! И сейчас же вся

стая снимается с места.

Весной чайки разбиваются на пары. Каждая пара

внутри территории, занятой всей колонией, выбирает свой

собственный участок и «столбит» его, много раз облетая

кругами.

Не все, однако, чайки быстро делают свой выбор: многие

долго еще держатся общей компанией, образуя своего рода

« клуб холостяков ».

У чаек обычно самка ухаживает за самцом, предлагая

ему соединиться в законном браке. Она в странной позе,

пригнувшись, закинув назад голову и вытянув вверх клюв,

мелкими шажками прохаживается перед ним. Самец быстро

пленяется. С гордой осанкой ходит вокруг нее, задирая по

пути других самцов в «клубе», которые, по его мнению,

подошли слишком близко. Вдруг с победным криком он

улетает, самка спешит за ним, старается не отстать.

Приземлившись где-нибудь неподалеку, они

продолжают флирт. Самка теперь проявляет хорошее расположение

к избраннику тем, что просит покормить ее. И для этого

есть особая поза: она приседает и машет головой вверх-

вниз. Самец отрыгивает пищу (он и птенцов так кормит),

а невеста жадно ее глотает, хотя только что плотно «поела»

и совсем не голодна. Это любовная игра, а не настоящее

кормление голодной птицы. Условный ритуал,

символизирующий смысл их союза,— совместное выкармливание

птенцов.

Изо дня в день повторяют они эту игру и вскоре так

привязываются друг к другу, что, кажется, и жить в

одиночестве больше не могут.

И тогда строят гнездо. Выбирают укромный уголок и

делают на него заявку: птица садится на то место, где потом

будет гнездо, и вертится здесь, и скребет землю лапами.

Теперь молодожены могут спокойно лететь за мхом и

веточками, которыми выложат ямку в земле: никто из стаи в их

отсутствие не займет облюбованный ими клочок земли. Он

помечен.

В перерывах между рейсами за стройматериалом самец

и самка, если им не мешают, «целуются»: встав нос к носу,

с негромким мелодичным криком кивают головами, почти

касаясь клювами.

А когда мешают, оба сильно гневаются. Самец бежит к

чужаку с видом очень сердитым. Но дело до драки обычно

не доходит, ограничивается лишь демонстрацией силы,

которая убеждает непрошеного гостя, что он здесь лишний и

лучше ему убраться восвояси.

У серебристой чайки три угрожающие позы. Когда

самец не очень рассержен, он вытягивается вверх,

приподнимает крылья и идет с воинственным видом к противнику,

напрягая все мускулы. Если это врага не остановило и он

продолжает углубляться в чужую территорию, то законный

ее владелец подбегает к агрессору и перед самым его носом

со сдержанной яростью вырывает из земли пучки травы.

Рвет и бросает. Рвет и бросает. Это самая страшная угроза!

Последнее серьезное предупреждение. Оно «леденит» кровь

нарушителя границ, который немедленно ретируется.

Когда самка и самец встречают в своих владениях

другую пару, они предупреждают ее о том, что место здесь уже

занято, очень странной церемонией. Приседают — все это в

паре, голова к голове,— вытягивают шеи вниз, хрипят,

словно подавились. (Они и в самом деле давятся своими

языками!) Вид у них уморительный, но зарвавшихся соседей он

не веселит. Чужаки быстро поворачивают и ищут для своих

прогулок «подальше закоулок».

Яйца самец и самка насиживают по очереди. Когда

очередной сменщик возвращается из кратковременного

отпуска, он заявляет о своем намерении сесть на гнездо

продолжительным криком. А иногда подтверждает свои «слова» и

«документально»: приносит в клюве какую-нибудь веточку

или пучок травы — обычай, принятый и у некоторых

других птиц. У галапагосских бакланов, например.

Возвращаясь к гнезду из похода за пищей для птенцов, каждый

родитель приносит в клюве пучок морских водорослей, а

другой баклан, который сидит у гнезда, «приветствует

кормильца особым криком», пишет Эйбл-Эйбесфельд.

Но вот птенцы у чаек вывелись. Едва успели родиться,