С утра и до вечера

ка заметили меня и мгновенно заметались. Вместе с ними

взметнулось черное дно и превратилось в тысячную стайку

рыбок-шиповок. Я уселся на берегу, замер, застыл.

Вертячки сразу успокоились, а рыбы тотчас же улеглись на дно».

Вертячки, сами того не сознавая, охраняли рыбий покой.

Очень странный сонный лагерь сфотографировал доктор

Гаджер. В одной из рек штата Миннесота в США он увидел

отдыхающих на дне форелей. Все рыбы, а их было больше

сотни, выстроились, как солдаты на параде, в восемь

ровных рядов на равном расстоянии друг от друга!

Самые крупные зоопсихологи пробовали и так и этак

объяснить, зачем форели построились в шеренги и как

удалось им сохранить столь ровные ряды. Но пока все

объяснения не очень убедительны.

Спящих рыб изучал и профессор Йельского

университета Эддисон Веррилл, известный знаток осьминогов и

биолог-эрудит. Веррилл, говорят, помнил латинские названия

и основные особенности всех девятисот новых открытых им

видов животных. Это был человек удивительной

работоспособности. Если чем-нибудь увлекался, то отдавал делу все

силы, все дни и ночи: почти не ел, не спал, работал по

двадцать два часа в сутки. И никогда не болел, не уставал.

В восемьдесят пять лет Веррилл отправился в двухлетнюю

экспедицию в южные моря и привез оттуда коллекцию из

тысячи разных животных.

Когда Веррилл работал на Вудсхолской

океанологической станции, он много бессонных ночей провел у

аквариумов с рыбами. И вот заметил, что многие рыбы, засыпая,

...перекрашиваются. Некоторые спят в странных позах.

Таутог, похожая на окуня морская рыба-губан, спит на

боку, наполовину закопавшись в гальку. Как и человек, он во

сне часто поворачивается. Наждак-рыба1 устраивается на

ночь всегда в углу и упирается спиной в стекло аквариума

или в какой-нибудь камень. Днем она украшена бурыми

темно-зелеными пятнами. А на ночь «переодевается»:

зеленеет, плавники и хвост чернеют. Скап, или порги2, когда

не спит — серебристый, а когда спит — бронзовый с

черными поперечными полосами. Спят скапы в зарослях

водорослей и морской травы; понятно, что здесь поперечные

полосы хорошо маскируют рыбу (вспомните зебру!). Вер-

рилл нарочно несколько раз освещал среди ночи аквариум,

и всякий раз скапы, просыпаясь, тут же перекрашивались в

серебристую дневную «униформу».

Маленькие форельки нанностомусы, которых разводят

некоторые любители, ночью тоже продольные полосы

меняют на поперечные. Днем, когда они все время в движении,

темные продольные линии на боках хорошо их маскируют.

Недаром почти все быстрые рыбы так окрашены. Но ночью

поперечно-полосатая «пижама» в подводной траве менее

заметна.

Эддисон Веррилл изучал разных животных, но

головоногие моллюски пользовались особым его расположением.

Это он первым из зоологов тщательно исследовал, измерил

и даже взвесил по частям гигантских кальмаров, или

спрутов. Самый большой спрут, с которого Веррилл снял мерку,

был длиной восемнадцать метров. И весил, по-видимому,

восемь тонн!

С древнейших времен люди, поселившиеся по берегам

океанов, верили, что в морской пучине живут странные и

огромные существа3, не похожие ни на рыб, ни на раков,

1 Stephanolepis hispidus. Кожа у этой рыбы, обитающей в теплых

водах у берегов Америки, такая жесткая и шершавая, что рыбаки

часто, высушив ее, пользуются ею как наждачной бумагой. Отсюда и

странное название рыбы.

2 Stenotomus chrysops из семейства Sparidae, к которому

принадлежит и наш черноморский сарг, или морской карась. Скап похож на

крупного карася, живет в море у берегов и охотится за раками, червями и

небольшими рыбами.

3 Называли их по-разному: полипусы, кракены, пульпы, краббены,

тёйфельфиши, корвены, кратены, краксы, анкертольды, ормены, трусты,

трольз-хварлы, хафгуфы, аале-тусты, спруты...

ни на других обитателей океана. Но ученые долго и почти

единодушно утверждали, что все это сказки. Веррилл

доказал с цифрами в руках, что леденящие кровь истории о

кракенах и спрутах — не миф: живут такие моллюски

в океане. Моллюски! Представляете? Спруты, оказывается,

моллюски! Кузены неповоротливых улиток и родные, так

сказать, братья осьминогов и каракатиц.

Конечно, не все кальмары огромны, как киты. Таких

всего несколько видов. Но тех, что ростом с селедку или

треску, в сотни раз больше, море местами буквально кишит

ими. Легко и быстро пронзают они синеву волн, точно

стрелы, брошенные Нептуном из тысяч арбалетов. Кальмар

формой тела копирует ракету. Мало этого: у него есть

настоящий реактивный двигатель, который кидает вперед

этого родного брата медлительной улитки с быстротой,

часто неуловимой для глаза1.

И днем и ночью кальмары всегда в движении. Снуют

неутомимо туда-сюда, подобно челнокам, ткущим

сине-черную пряжу волн. Убивать, убивать, убивать!—это

кровожадные пираты. Рывок вперед — щупальца хватают рыбу.

Укус в затылок — и рыба мертва. Щупальца бросают ее —

вертясь, опускается она в черную бездну — и хватают

другую, клюв прокусывает череп, а алчные руки тянутся за

новой жертвой.

Часто в стремительном броске, выскочив из воды,

кальмары проносятся над морем, и их реактивные сифоны,

работая вхолостую, с шипением засасывают воздух. В этих