С утра шёл снег (СИ)

Выбралась из-под чужой ноги и теплого одеяла. Пол под ногами встретил гадким холодом. Я вслепую нашарила тапки, всунула себя в толстый длинный свитер. Тот обдал запахом чужого парфюма и моих сигарет. Царапал шнуровкой у горла голую кожу, прикрывал попу в белых трусах почти до колен. Пить и писать.

В конце черного коридора светит лампа. Зеленый абажур и человек за кухонным столом. Сидит в профиль и стучит быстрыми пальцами по клаве ноутбука. Женщина. Серый платок на плечах. В углу рта незажженная сигарета. Холодно.

— Ой! — женщина подпрыгнула от неожиданности, когда я появилась привидением в дверях. — Ты кто?

— Здрассте, — не нашла ничего лучшего я сказать.

— Господи! Как ты меня напугала! — она подобрала со стола выпавшую изо рта сигарету. Смотрела уже спокойно светлыми большими глазами на бледном в зеленом искусственном свете низкой лампы лице.

— Можно я в туалет схожу? — я переступала с ноги на ногу. Еле терпела.

— Да-да, конечно. Первая дверь справа, выключатель…

— Я знаю, — я улетела в известную сторону.

Крошечный санузел. Унитаз и душевая кабина. Холод зверский. Казалось, ветер с замерзающего канала залетал снаружи в узкое стекло окна под самым потолком. Судя по лихому, воровскому свисту, так оно и было. От моей кожи навязчиво несло французским лубрикантом. Вода из крана лилась едва теплая. Я мужественно стянула с себя одежду и залезла под душ. Не хотелось тащить этот запах с собой обратно. Через пару минут вода превратилась в жидкий лед.

— Чай?

Она зажгла все конфорки на газовой плите, нагревая длинное помещение кухни. Мои зубы передумали клацать. Тепло обняло тело под свитером. Лицо покраснело. Огонь плиты радостно сжирал кислород в узком помещении, унося тепло ввысь под потолок. Женщина погасила всенародный источник жизни. Сняла чайник с плиты.

— Чай? — повторила.

— Лучше бы кофе, — призналась я. Села на табуретку.

— Есть Нескафе. Насыпай. Вот чашка. Вот ложка. Вот сахар. Молока нет. Я мама Жени. Меня зовут Вера. А тебя? — женщина по имени Вера залила порошок в китайской кружке горячей водой.

— Меня зовут Лола, — сказала я. Кто такой Женя? Боже! Это ведь Петрова так зовут. Перед глазами сразу всплыла зеленая обложка тетради. Евгений Петров. — Я учусь с Петровым в одном классе.

Не могла, хоть убей, назвать его Женей. Он сказал, что мать уехала в командировку в Даугавпилс. Соврал.

— Я закурю, не возражаешь? — она села напротив меня за узкий стол на одной ноге, прикрученный торцом к стене. Так спросила, мое мнение ее не интересовало ничуть.

Я решила сходить за своими сигаретами. Встала.

— Ты куда? Спать? А кофе? — женщина встрепенулась. Только что за руку меня не схватила. Глядела снизу в лицо встревоженно. Расстроено.

— Я тоже курить хочу. Пойду принесу…

— Не надо. Женьку разбудишь. Возьми мои.

Мы курили, откинувшись на спинки неудобных стульев. Разглядывали друг друга. Сидели обе нога на ногу, закрутив худые голени в жгут. Стройная блондинка, почти натуральная. Рост небольшой. Положительное лицо и бюст. На вид — лет тридцать пять. Если выспится и перестанет поджимать неприятно губы, то можно дать заметно меньше.

— Вкусный кофе? — она сняла с меня взгляд.

— Ужасный, — я улыбнулась. От чего-то мне хотелось помочь этой странной женщине. Не спящей длинной, неотапливаемой ночью с четверга на среду. Я только не знала, чем.

— Я сама терпеть его не могу. Держу только для гостей, — Вера поддержала меня в плане улыбки. Снова разглядывала.

— Это правильно. Чтобы не засиживались, — я тихо посмеялась.

— Что у вас с Женей? Любовь? — тут же задала важный для себя вопрос мама своего сына.

— Нет, — я отказалась сразу. Чтобы без фантазий со всех сторон. — У нас с Петровым пари. Он выиграл.

— Ого! — удивилась Вера. Встала, вынула из шкафчика над столом бутылку красного вина. — В чем же ставки?

Кивнула мне на бутылку. Портвейн. Никогда. Я резко отрицательно мотнула башкой в ответ.

— Мы поспорили, что он подтянется больше нашего физрука. Этот гадкий Петров победил, — рассказала я. Остывший кофе вонял химией.

— А я все понять не могла, откуда в Женьке такая тяга к физкультуре проснулась вдруг. Он тренировался с начала сентября, готовился. Он развел тебя, — рассмеялась гордо мама великого спортсмена. Вертела в пальцах стеклянный фужер.

— Да я догадалась уже, — я махнула рукой. — Отомстить мне хотел за старое. Как бы сам себя не обманул…

— Послушай, как тебя там? Я забыла, прости. Я не могу пить одна. Я тебе налью, а ты только вид делай. Ладно? — она смотрела мне точно в глаза. Но взгляд ее не шел никуда. Отскакивал и возвращался обратно, внутрь.

— За что будем пить? — торжественно спросила Вера.

Я пожала плечами. Мне — до лампочки. Хоть за освобождение волнистых попугайчиков из клеток русской зимой.

— Ты веришь в любовь? — снова в той же пафосной теме гнула свое дама напротив.

— Нет. Да. Как хочешь, — усмехнулась я покладисто и понюхала вино. Весьма недурно. Глянула на этикетку снова. Порто, без дураков.

— Сколько тебе лет? — в тихом голосе матери Петрова отчетливо хрипнул наезд.