С ветерком

– Я не была там уже несколько десятков лет. Не могу даже подумать о том, чтобы снова его увидеть. Я больше никогда не ходила и не ездила по той улице.

– Это естественно, – сказал Сэм. – Вы не хотели заново все это переживать.

– У меня нет никаких связанных с Барри воспоминаний о том доме, – сказала Бонни. – Мы старались не попадаться им на глаза. Один раз, уже после взрыва, я вернулась, чтобы попрощаться. Это была настоящая пытка. Знать, что свои последние мгновения он провел под землей, будто запертый в могиле… Паранойя и беспечность Калеба погубили его… И я сказала себе, что ноги моей там больше не будет.

– Нужно съездить посмотреть, – сказал Сэм. – Вы помните адрес?

Бонни кивнула, нацарапала адрес на листочке и протянула Сэму.

– Что ты собираешься делать? – спросил Дин.

– Позвоню Груберу, – сказал Сэм, набрал номер, и когда Грубер ответил, сказал: – Это Блэр. – С минуту он слушал, потом добавил: – Мы над этим работаем. Есть зацепка. Можешь что-нибудь узнать о доме, в котором жили сектанты, и о взрыве, погубившем Вольный Народ? Двадцатое июля 1968 года… Понимаю. Может, кто-то из ваших помнит? Ладно, вот адрес… Да. Мы считаем, что это очень важно.

– Что он сказал? – спросил Дин.

– Все это случилось еще до него, – сказал Сэм. – Но он постарается что-нибудь узнать, поднимет записи и все такое.

– Вслепую мы туда не полезем.

– Договорились.

– Что вы решили? – спросила Бонни.

– Мы покончим с этим раз и навсегда, – ответил Сэм.

Глава 28

Старший патрульный офицер Том Грубер смотрел на экран компьютера. Не обращая внимания на волны хаоса, которые захлестывали отделение после каждого нового звонка, он полностью сосредоточился на том, что произошло в Мойере задолго до его рождения.

Шеф Хардиган, по-видимому, думал, что его подчиненные превратились в толпу Кистонских копов[18]. Он врывался в участок, злобно смотрел на каждого, кто осмеливался поздороваться или просто посмотреть в его сторону, хлопал дверью в кабинет и разбирал бесконечные отчеты. Он вызывал полицейских одного за другим и требовал подробного отчета обо всем, что они сделали, делают и планируют сделать в ближайшем будущем. При малейшем намеке на ошибку стены сотрясались от его гневного рыка.

Сначала Грубер пытался объяснять, почему количество звонков и серьезность поводов для обращения продолжают расти, однако Хардиган все не мог успокоиться после того, как в Мойер прислали подкрепление из Бейкерсбурга.

Грубер пробежал глазами несколько коротких статей со скудными подробностями об общине Вольного Народа и случайном взрыве в 1968 году, который погубил поборников свободной любви и изгоев общества, подростков, сбежавших из дома, и несколько малолетних преступников. Все двадцать три тела были опознаны, ближайшие родственники уведомлены. Причину трагедии также установили: взрыв нестабильного динамита, с помощью которого община расчищала землю. Была и одна необычная деталь: некоторые тела обнаружили в небольших подземных камерах, которые в полицейских отчетах назвали «комнатами для медитации».

Грубер откинулся на спинку стула и потер подбородок. Что-то в этих заметках его беспокоило. Авторы перечисляли факты, но не называли имен. Возможно, потому, что в то время еще не всем родственникам погибших успели сообщить о том, что произошло. Но что-то все-таки было не так… Он просмотрел статьи, которые были напечатаны позже, но подробностей по-прежнему было мало. Короткая заметка о том, что останки переданы родственникам, и все. Никаких описаний погибших, которые могли бы растрогать читателей. Никаких подробностей о деятельности общины. У Грубера сложилось впечатление, что тем, кто писал о случившемся в Мойере, было все равно, Минимум подробностей об инциденте, никаких размышлений о случившемся, никаких выводов. Грубера беспокоили не те подробности, которые он прочитал, а те, которых как раз и не было.

«Им будто хочется, чтобы о случившемся как можно скорее забыли», – подумал он. Но, возможно, это было правильное решение, ведь Мойер в то время процветал только благодаря туристам.

«Меньше всего хочется плюнуть в туристический колодец. Если, конечно, вы не “Пандженто” и вам действительно на все наплевать».

Блэр, кажется, хотел поговорить со старожилами в полиции, но большинство тех, кто мог что-то помнить о гибели Вольного Народа, уже вышли на пенсию. Хотя…

Грубер встал из-за стола и направился к кабинету шефа. Он поднял руку, чтобы постучать в дверь, и тут она распахнулась. Грубер машинально отступил назад. Из кабинета вывалился новичок с пылающий щеками и умчался так, будто за ним гнался медведь-гризли.

– Это Гуревич? – спросил Грубер.

– Он самый, – ответил Хардиган. – Пригрозил ему, что следующие двадцать лет будет детишек через дорогу переводить. – Шеф поправил табличку на столе. Грубер подумал, что она, вероятно, понемногу сдвигалась к краю каждый раз, когда Хардиган молотил кулаком по столу.

– Шеф… – осторожно начал Грубер, ведь спрашивать о таком непросто.

– В чем дело, Грубер? – раздраженно спросил Хардиган и вздохнул. – Ради бога, у тебя запор, что ли? Выкладывай.