С видом на Париж, или Попытка детектива

— Начала. Я читаю, — сказала по слогам Нинель Саввишна. — Посмотрите, какая сейчас периодика! Люди месяцами в очереди стоят, у меня на каждый журнал отдельные списки. Для вас могу сделать исключение.

— Ну, читай, читай, — в голосе Воронца слышалась сумеречная укоризна, и даже не к ней одной, но ко всему зрячему-читающему, но глухому миру.

Через день он встретил Нинель Саввишну по пути в библиотеку, потом опять проводил почти до самого дома. Глупые, никчемные разговоры! Она понимала, что просто понравилась Воронцу и по-человечески, и как женщина, но зачем ей это — скучно! Душа стосковалась по благородству, а тут — отдел готового платья. Но уж взялся ухаживать, так не будь смешным. Зачем Иоанна Богослова сюда приплел?

Она уже знала и про жену, и про дочь, и что институт он не окончил, работать надо было и деньги зарабатывать. Отца он не знал, главный учитель — улица, мать ни в чем не винит, она святая, а прочие женщины — мусор! Но и этих он не винит, потому что счастья у них «кот нарыдал». А винит он во всем себя, потому что живет плохо, темно и непонятно.

«А я как живу? — думала Нинель Саввишна. — Мне скоро сорок, я интеллигентка, во всяком случае, таковой себя считаю. Я сама ушла от мужа, потому что он негодяй и бабник. Но у меня есть сын, мы с ним полноценная семья. У меня есть подруги, и все книжные шкафы в моем распоряжении. А это немало. Ну, хорошо. А дальше?»

Что — дальше? Она с уверенностью может сказать о себе: я — порядочный человек. За правду не боролась, но к особо срамным делам — как то доносам, взяточничеству, воровству — отношения не имела. Да и что воровать в библиотеке? Разве что книги, они дефицит. Наверное, Воронец не терялся в своем отделе готового платья. Вот его совесть и точит. А может, не совесть, а страх?

Бескровная революция раскрывалась, как веер, постепенно. Казалось, вот-вот все кончится, прихлопнут, ан нет, еще одна планка раскрылась, обнажая еще какую-то очередную правду, потом другая… И словно тина поднималась со дна чистого озера.

Да будет вам! И вовсе не чистым было это озеро. Сталинские дела, все знали, Берия чудовище и растленный тип. Людям известно это уже тридцать лет. И все эти годы они словно не замечали ничего, а тут вдруг опомнились. По статистике теперь мы то на втором, то на третьем месте — с конца, а если где-то впереди, то это ошибка.

Но если бы ей пять лет назад сказали, что такая будет периодика, она бы рассмеялась в лицо! Все образуется как-нибудь. Главное, люди узнали правду. Правда спасет мир. Вот только экология. Как она забыла про экологию? А Динозавр Петрович молчит об этом, надо бы спросить его при случае.

Опять Воронец! Мысли Нинели Саввишны вдруг закисли, зашли в тупик, и она обнаружила себя вдруг перед дверью с ключом в руке, который никак не лез в замочную скважину. Дверь наконец открылась, длинный, заставленный разнообразным барахлом коридор провалом уходил в туманную полутьму, отдаленный шум кухонной воркотни вдруг нарушился громким, слегка визгливым голосом Виктора Григорьевича, ее соседа справа.

Когда Нинель Саввишна уже сняла один сапог и, привалившись к стенке, с трудом стаскивала второй, Виктор Григорьевич возник в коридоре с большой дымящейся сковородой в руке. Седые, стоящие дыбом его волосы напоминали серебряный нимб.

— Народ! — страстно прокричал он, изогнув шею в сторону кухни. — Хотел бы я знать, что такое ваш народ! Бездельники, пьяницы и завистники!

Нинель Саввишна справилась со вторым сапогом, вскинула на него глаза, и, хоть губы ее ни на секунду не приоткрылись, сосед услышал ее немой укор: а сам-то ты кто? Как честный голкипер, он не уклонился от словесного гола, принял его даже с некоторым восторгом.

— И я такая же гнида, — прокричал он, перехватывая сковороду левой рукой, — но я хотя бы не считаю мелочь в чужих карманах. И не ору, сколько-де они получают в день!

Нинель Саввишна устало улыбнулась.

— А правда, сколько?

— И вы туда же, — он укоризненно покачал головой. — А я держал вас за умную женщину. Кооперация — наша единственная надежда. Сдохнем ведь! А советский народ кричит: пусть сдохнем, но обогатиться на нашей крови не дадим!

Он ткнул коленом свою дверь и тут понял всю неуместность дискуссии. Вид у соседки был не из лучших…

— Пошли ко мне котлеты есть. Полтавские. Вчера в кулинарии достал. Все чесноком провоняли!

Спасибо, милый Виктор Григорьевич, не надо полтавских котлет. Сегодня суббота. Игорек до понедельника ушел к отцу. Она вскипятит чайник, бросит в чашку кофе растворимого и посидит тихонько, ожидая, когда точечная головная боль разольется по всему телу, чтобы потом исчезнуть.

Все вокруг ругают кооперативы. Если смотреть в корень, их есть за что ругать. Говорят, в Крыму создали такой кооператив: за двадцать копеек ребенок может скормить ослику морковку. Наживаются вроде бы бешено. Хотя, если подумать… Ну не может один осел съесть за день тонну моркови. Но, может, кооператив приобрел стадо ослов? Но возникает вопрос: где взять столько моркови. И потом — пляж и стадо… несовместимы.